Свидетельства очевидцев восстания

фрагменты воспоминаний. Немецкий плен – лагеря пленных и лагерь каторжной принудительной работы. Воспоминания 15-летнего повстанца.

ефрейтор Витольд Конэцки пс. «Сулима»,
st.strzelec Witold Konecki ps. "Sulima"
батальон „Хробры I”
группировка „Сосна”

         3-его октября 1944 года – наступила капитуляция Варшавского Восстьания. Утром – 4-ого октября наши отряды входящие в состав 15-ого пехотного полка перешли на площадь Керцелего, где мы сложили оружие и отдались в руки немцам.
        В плотных шеренгах под охраной солдатов вермахта мы шли по опустошенным и вполне уничтоженным улицам кватрала Воля к Кабельной Фабрике в местности Ожарув, где находился пункт разделения военнопленых. Около Ожарува местное население выбежало на мостовую и россыпало лук и фрукты для пленных. Немцы жестоко его прогоняли.

         Шагая вдоль поля с с культурами капусты, я узнал, что появилась способность бежать, так как конвоирующие нас немец проглнял женщину с коробкой яблок. Внезапно и перепрыгнул канаву и пресыкаясь вдоль пластов капусты я удалялся от конвоя. Я почувствовал призыв свободы. После прохода метров 150 я приподнял голову и увидел перед собой в дали многочисленные посты пулемётов и вращающихся вокруг них немцев. Я был принуждён к отступлению и так же само передвигаясь вернуться к мостовой и снова прыжком включиться в переходящую колонну пленных.
         4-ого октября 1944 года после полудня очередной отряд солдатов Армии Краёвой перешагнул ворота въезда в Кабельную Фабрику в Ожаруве, в этом именно отряде я нашёся случайно после неудачной попытки сбежать сквозь поля капусты в деревне Явчыце. Я одинок среди незнакомых мне солдатов в толпе в большом фабричном зале. Не взирая на измучение я не думал об отдыхе но искал товарищей из моей группировки. Были уже сумерки, когда вдруг кто!то схватил меня за руку и воскликнул: „Сулима” – это ты? Что с твоим побегом? Момент спустя всё выяснилось. „Богданец” случайно встретил меня и скоро привёл к нашей группе, которая собранная была в том же самом зале, но в противоположном его конце, Уже было бодрее и веселее.
         На бетонном полу было немного соломы, которая должна была послужить нам за одеяла к снам. Всё было бы хорошо, еслиб ы не красный пигмент рассыпанный на полу под соломой. Утром мы были испачканы этим пигментом, который под влиянием пота и воды принимал очень интенсивную краску. Мы были плотно обозначены, что делало невозможным дальнейшие пытания побегов. На второй день на территорию фабрики въехал состав товарного поезда, а немцы начали вводить по 60 пленных в каждый вагон, тщательно регистрированных в накладных. Уже после войны я получил из музея в Ламбиновицах копию этого письма обозначенного номером 351, в котором помещены были мои персональные данные.

Путь в немецкий плен,
октябрь 1944 года.

         Мы двинулись в неизвестную дорогу. Моё место в вагоне было в углу, стоя я опирался с двух сторон о стену. С большим затруднением я мог отвернуть лицо к стене или внутрь вагона. Не хватало мне воздуха, была ужасная духота, ругания мешались с молитвой. Я почувствовал страх, чувство давным давно мне незнакомое. Я снова должен бороться за пережитие. Вдруг я вспомнил, что я провёз через контроль перочинный нож. Немедленно я решил использовать его к выполнению отверствия в доске вагона. У меня было занятие на несколько часов, но результат был великолепнвый, я мог отдыхать свежим воздухом.

Отрывок накладной из сталага 11-ого Фаллингбостель,
хранящегося в архиве ЦМИВ.

         Путешествие длилось свыше 30 часов. В течение езды и особенно на стоянках немцы вслепую стреляли из пулемётов вдоль вагонов, чтобы благополучно противодействовать испытаниями пробегов, а также потушить крики людей давившихся в переполненых вагонах. В мой вагон немцы бросили сквозь маленькое окошко несколько десятков сахарной свёклы, которая стала перехваченная и скушанная более энергичными товарищами. Этот факт стал причиной кошмарного итога. Съеденая свёкла произвела жар и боль желудков, связанный с поносом и рвотой. Жажда была ужасная и стоны больных пронзительные. Счастливо для меня, я этой свёклы не справился перехватить.
         За городом Ченстохова обстрелен немцами стал один из вагонов. Убит был тогда младший командир из 3-ей компании 15-ого полка пехоты АК, и раны понесли 24-летний младший хорунжий Витольд Антоневски пс. „Раницки” и несовершеннолетний юноша с псевдонимом „Слонь”.
         Немцы не убрали тела убитого из вагона и раненым не пришли с помощью. Упомянутый выше транспорт направлялся в Сталаг 344 О/С Ламсдорф (O/S Lamsdorf).
         На станцию предназначения мы прибыли после двухдневного путешествия. В течение выгрузки, немецкие солдаты вели себя жестоко против Восстанцев: выталкивали их на железнодорожную насыпь, били прикладами оружий, кололи штыками, копали, срывали бандероли и орёлки с шапок, уптребляли оскорбительные выражения, раненым отнимали палки. Среди словесных угроз и проклятий немцы формировали походные колонны эскортированные вооружёнными солдатами, которым сопутсвовали собаки.
         Передвижение с вокзала к отдалённым в километрах 5-6 лагерям военнопленных проходило в быстром темпе среди недружеских возгласов сгруппированного на окраинах немецкого населения. Местные женщины и молодёжь из организации „Гитлерюгенд” (Hitlerjugend) подбежали к пленным, били чем попало, наплевая на них и оскорбляя их. Эскорт вырывал из рук пленных лучше выглядывающие чемоданы и пакеты перебросивая их через заборы во дворы около дороги. Остающиеся сзади были травлены собаками. Некоторые из пленых самостоятельно бросали на землю рюкзаки, чемоданы, одеяла и пальто, чтобы удержать темп передвижения и иметь силу к спасению детей , раненых и слабейших. Я бросил на этой дороге рюкзак и одеяло и от полного обморока я спасся стаканом воды покупленной на 20 долларов от стоящей на окраине дороги женщины. Эти 20 долларов это был мой полностный жолд (солдатские деньги) полученый от начальства. Несколько глотков воды получил мой товарищ.
         Во время этой дороги „по мукам” произошёл особенный и неповседневный факт, вот, когда мы входили в ворота лагеря, мы были свидетелями воздушной катастрофы двух немецких военных самолётов, которые разбились в воздухе в поле нашего видения. Это был для нас особенный сигнал символирующий падение немецкого государства – 3-его Рейха.

Сталаг. Снимок из архива.

         Трудновато после многих годов тщательно определить расстояние, которое мы перешли. Тогда казалось, что этой дороге нет конца. Я думаю однако, что мы перешли километров 6. После выхода из леса со стороны поля, мы перешагнули большие ворота и вошли на территорию лагеря, густо застроенного деревянными бараками, с большой площадью для линеек. Лагерь обозначен названием М. Штаммлягер 344 Теильлягер Ламсдорф О/С (M. Stammlager 344 Teillager Lamsdorf O/S).
         На линейной площади мы провели всю ночь. Под утро советские пленые передали нам приказ, чтобы уничтожить все документы, и особено удостоверения военных орденов. Я решил затем затаить то, что за участие в сражениях на улицах и баррикадах Варшавы я был удостоен Креста Валечных (храбрых) и Бронзового Креста Заслуги с Мечами, другие сделали похоже. На линейной площади сожглись все документы. Мы стали соседями русских военнопленных, разделяли нас только проволока и полосы смерти освещённые прожекторами. Русские умоляют тёплую одежду, мы хлеб. Начинается меновая торговля «перебросками» сквозь забор. Мы продаём за хлеб одежду и часы. Конец торговле кладут немцы, не пропуская пленых к проволоке. Утром линейка длится свыше 5 часов. Немцы считают и считают, они взбешены и громко кричат, мы – очень измучены и встревожены.
         В конце концов проход в баню, там раздеты к наготе мы поддаёмся бритию всех поросших волосами мест при употреблении тупых машинок.Места побритые стали помазанные черной смердящей мазью дезинфицированной, что стало причиной ужасного щипания кожи. После купания регистрация и назначение старых мундиров и советских шуб со штампами на спинах красными буквами Kgr. (кгр.). Мы получили тоже старое военное бельё, чешские поношеные ботинки и металлические лагерные идентифицирующие номерка. К оставленной в бане одежде и пакетам мы уже не вернулись, они стали безвозвратно потерянными. После этих стараний нам завесили на шеях с большим номером идентификации (таким же как на металлическим номерке лагерным). С тех пор мы перестали быть для немцев конкретными людьми и стали только номерами лагерными. Мой номер – это 102162.

         Голод, осенние холода, трагические санитарные условия были питательной средой для инсектов, которые оказались лагерным бедствием. Мы стали помещены в деревяных бараках без двери и стёкол в окнах. В каждом бараке была только одна железная печурка так называемая «коза» без снабжения углем. Деревянные двух- и трёхместные нары не имели сенников ни одеял. Такие условия способствовали возниканию заболеваний особенно кровавых поносов, анемии, воспалений лёгких и скорбута. Часто при низких температурах мы спасались розжиганием костров и сжиганием досок из наров. Питание было очень скромное и всегда то же самое. Утром – буханка хлеба для семи человек, 200граммов маргарина или мармелада, пол литра кофе. В полдень пол литра супа из сушеной брюквы, 2-3 картофеля в мундирах, 2 ложки мясного соуса. Вечером один литр кофе.
         Очень мучительные и тяжёлые были ежедневные многочасовые линейки проводимые на открытой территории немецкими сторожевыми. Состоялись они невзирая на погоду с целью контроля численного состояния пленых. Скромно одеты мы должны были стоять неподвижно в положении смирно по щиколотки в грязи на морозе и ветре.
         18-ого октября 1944 года была проведена многочасовая и неожиданая линейка, в течение которой были отобраны 550 самых молодых солдатов в возрасте 12-17 лет разьросаных среди взрослых товарищей в разных участках и бараках лагеря. Эту линейку снимали немцы хотя использовать мотив детей солдатов для пропаганды идеи Фольсштурма среди несовершеннолетних немцев, которые должны были пополнить фронтовую армию как действующий отрывок обороны 3-его Рейха, исполняющий отчаянные воззвания Адольа Гитлера. Юноши с хорошими результатами бойкотировали снимание хроники путём пренебрежительного поведения по отношению к немецкому съёмочному экипажу. Немецких должностных лиц обняло бешенство и возмущение. Были прерваны съёмки фильма, который вопреки намереням его авторов стал выражением героизма и мужества самых молодых пленных – Варшавских Восстанцев.

     

Варшавские Восстанцы – военые пленные.

         Во время этой линейки немцы нечаянно избрали самостоятельную группу пленных – одинокую, неповторительную и несравнительную с никакой другой в истории воен – группу самых молодых защитников Варшавы. Именно вот против ним была применена самая жестокая судьба, путём наказания их на самые жестокие лагерные условия в сталаге а в следующем на принудительную работу на немецких вооружёных заводах.Вот именно к самым молодым Восстанцам отношение было самым нечеловеческим и злоденйским, исполняя жестокий план физического и психического уничтожения парней в возрасте 12-17 лет.
         Немецкое командование сталага 344 О/С Ламсдорф позорно обмануло ухаживающих за нами, польских офицеров заверяя их, что эти избраные пленые будут перевезены в город Ченстохова и отданы под заботу Главного Совета Заботы. Тем временем, после линейки изборочной нас лишили заботы со стороны взрослых и ввели в выделенный участок лагерный с обострённой дисциплиной причисляя нас к 5-ому разряду пленных, по отношению к которому возможно было предпринимать довольно жестокие действия в самочувствии безнаказанности.
         В этихусловиях, мы планировали бегствие как акт отчаяния. Я был среди четвёрки парней, которая должна была предпринять попытку бегства. Мы решили, что лагерная охрана это не только вооружённые солдаты в наблюдательных пунктах так называемых «аистовых гнездах», но тоже наружные патрули, объезжающие лагерь на велосипедах, в обществе специально дресированных собак. Побег стал запланирован на день, к который будет густой туман и должна была произойти в середином пункте между «аистовыми гнездами», вдруг после проезда патруля.

     

Варшавские Восстанцы – военые пленные.

         Судьба сделала однако, что я не мог принять участия в бегстве , ибо в этот промежуток времени произошли совсем для меня неожиданые обстоятельства. Однажды рухнуло сведение, что немцы бросили в отхожее место замёрзшую картофель. Сведение оказалось правдивым. Картофель находилась в яме отхожего места. Очень быстро в огромном секрете мы организовали акцию добычи. Картофель после тщательной мойки и утери становились массой из которой мы пекли оладьи на расколённых в костре кирпичах. Вконце концов мы смогли предохранить нас от голода, каждый из парней нашей группы получил столько горячих оладьей сколько смог съесть. Остальные оладьи стали справедливо разделены и должны были стать едой на следующих несколько дней. На сколько жареные оладьи были присвоены нашими желудками уже в течение следующих дней оладьи холодные стали причиной серьёзных желудочных заболеваний. В моём случае они были непосредственной причиной кровавой дезинтерии о очень жестоком и опасном
         для жизни проходе. Всё время я чувствовал себя всё хуже и хуже. Кровотечения, сильная лихорадка, были причинами ослаблений и кратковременных потерь сознания. Я был убеждён, что моя жизнь окончится вдали от семьи, на чужой и вражеской земле, без всякого медицинского ухаживания за мной. На линейки я был влечён насильственно товарищами – я ведь не мог удержаться на ногах. О своей болезни я не мог доложить властям немецким, так как я боялся лазарета, где такие болезненые проявления были квалифицированы как тиф. По отношению к таким больным применялось точное разобщение, и дальнейшие их судьбы были нам абсолютно незнакомые. Пайки питания я отдавал товарищам, ибо мой организм не принимал никаких блюд.
         Когда я лежал на наре в лохмотьях, в луже собственной крови, мученый высокой температурой, когда у меня не было уже возможности даже с помощью товарищей вставать на линейку, случилось очень важное дело; я получил письмо – от Матери. На маленьком куске бумаги были написаны следующие слова, которых я не забуду до конца жизни: „Самый любимый Сын мой, всё равно где ты находишься в болезни и изтощении, в опасности или в боли, я знаю, что ты отчаянно борешбся за выдержку. Эту борьбу ты выиграшь – а говорит Тебе это твоя Мать, которая никогда не обманывает. Мы будем скоро вместе и будем счастливы – целую Тебя и обнимаю – Мама”.

Моя мать – Цецилия, Ванда Конеэцка из семьи Гарбовских.

         Это был перелом я не доверял своим ощущениям, а всё таки я буду жить, это должна быть правда, это сказала моя Мать. Внезапно мой организм получил жизнерадостный психический толчок, физически спас вот меня от смерти один из советских пленных, который на просьбу моего друга „Зыха” приобрёл на часы маленький пучок каких-то сухих лечебных трав и приказал умять их на камнях, залить кипятком и пить 4 раза в день. Лечение оказалось превосходным, уже на второй день прекратились кровотечения, боли уменьшились, я был однако ослабленным, похудевшим и еле еле я держался на ногах. Постепенно я отыскивал аппетит.
         Я вернусь однако к планированому побегу. Друзья решили предпринять его без моего участия. Конец концов попытку побега предприняли: Ян Збигнев ШНЫТКО пс. „Богданец” № пленного 103235, Януш Ян Висневски пс. „Ирэк” № пленного 103161 и Ян Левандовски пс. „Александэр”. Трагически окончилась эта отважная акция. Ночью 1-ого ноября 1944 года используя перерыв в освещению проволок из „аистого гнезда”, юноши по одному подтягивались под забор, разрезали проволоку и отклонили переплёты колючих козлов прокладывая себе дорогу на полигон. В это время неожиданно надъехал на велосипеде немецкий офицер – инспектор. Собака предчувствовала присутствие беженцев, вскочила на проволоку и начала лаять. Немец задержался, осветил фонариком проволоку и из собственного оружия застрелил „Богданца”, а в течение побега тяжело ранил „Ирка” и „Александра” (уже на полигоне).
         Убитого Збигнева Шнытко и раненых Левандовского и Висьневского они били прикладами, толкали ногами и разрешали собакам драться за одежду и задавать болезненные раны.
         Ирек, который потерпел от многих тяжёлых ран и потерял сознание, был признан немцами умершим, Они отобрали у него идентиционный значок, а в лагерной документации сделали соответсвующее сообщение. „Ирку” была спасена жизнь благодаря веренице людей доброй воли, в том числе также советских пленых и польских санитарей. По официальным документам следует однако, что погиб Он в ту ноябрьскую ночь. После трёх недель я видел Его на территории лагеря ведённого конвоем. Он был трагически жёлтый и тощий.
         Парни предприняли попытку бегства, к чему военнопленые имели право, кроме того после обнаружения их немецкими собаками они не проявляли никакого сопротивления и просили помиловать им жизнь. Поведение немцев в отношении несовершеннолетних беженцев сломило всякие законы, конвенции в области трактовки военнопленых.

        

Варшавские Восстанцы – военые пленные.

         Голод всё больше нам надоедал, дневные пайки не прекращали 700 калорий. Кровавая дизентерия и простуды давались всё больему числу несовершеннолетних пленных. Больные перестали приходить на линейку. Немцы должны были считать их на нарах. Друзья заботливо ухаживали за мной. Очень медленно я отыскивал здоровье и силы. Я менял однако обеденную картофель на половину „краюшки” хлеба. Хлеб был для нас самым великим лакомством. Его разделение наступало комиссионно и путём жеребьёвки. Об этом, которая доля хлеба, будет признаная решала карта.
         Приближалась зима, 18-ого ноября 1944 года я нашёлся в группе 242 лиц, которая покинула сталаг в Ламсдорфе и по немецкой накладной № 351 была направлена в очередной переходный лагерь IV B Muhlberg – Elbe – 4-ый Б Мюльберг на Эльбе.
         Путешествие продолжалось свше 4 дней, мы были закрыты по 60 лиц в вагонах товарных, без открывания дверей и окон, без воды только со скромным пайком сухого провианта. Приезжая в Мюльберг мы были голодные, истощённые, крайне измучены, больные и психические сломаные. Мы образовали тогда живую толпу людей, беспомощную, безвольную и лишённую опекунов. Мы тогда боролись только за то чтобы выжить. В Мюльберге мы пробывали дней 190, нам сменили номера лагерные. Я получил № 70513. За квартиру служил нам большой зал без нар, мы спали в навалку на полу.
         В первые дни декабря 1944 года я стал включён в группу 64 лиц и направлен на рабскую работу на фабрике пулемётного оружия Вандерер Верке в г. Хемниц, которая была командо для сталага IV F Hardmansdorf - 4 Ф Хардмансдорф. Мы получили новую одежду и шинели обозначенные белой краской буквами Kgr (Кгр – военнопленые-русские) и красным треугольником так называемым рот-винклем.
         Товаром производства фабрики Вандерер Верке было автоматическое оружие и бомбы производимые в полном производственном плане то есть от сырья к готовому изделию, что решало о пименении специальных технологических дисциплин, личных и охраняемых. Производство было совершенно секретным, обнятое государственной твйной. Мы были слпровождаемые к постам работы только в сомкнутых группах и в течение исполнения производственных задач вооружёные хранители охраняли каждый выход из производственного зала. Наша группа управляла станками к металлам, токарными станками, фрезерными станками, штамповальными машинами и автомобилями с приспособлением для посыпания улиц песком. Я производил корпуса для пулемётов, работая на автоматической штамповальной машине. В широком масштабе мы проводили акции саботажа, состоявшие главным образом в производстве элементов с секретно скрытыми пороками.
         Вся наша группа была изолированная от сотрудников и внешнего мира. Мы были поселены на территории фабрики в квартире поверхностью в квадратных метров 55. Мы спали на двухэтажных нарах. К этой квартире прилегал сторожевая будка, в которой все сутки побвали вооружённые сторожевые. Были тоже примитивные социальные устройства и небольшие помещения для кушания. Жилая квартира имела с решётками, которые никогда не открывались (к этому принуждала военая тайна). Духота и отсутствие свежего воздуха это была самая большая назойливость, хуже чем голод, каторжная работа и глубокий страх из-за постоянных воздушных тревог. В ужасной духоте мы приходили к внеконтрольному схождению с ума попадая в депрессии и психические болезни. Мы в течение 5 месяцев не выходили вне стен фабрики и не видели небо. На работу и с работы нас вели в плотной шеренге от покрытых крышами „связных помещений”. Мы работали по 10-12 часов в день без выходных дней.
         Нашим польским опекуном был взводный Юзеф Ваньски, лицо очень таинственное, о котором ничего до конца мы и не знали, поэтому вот мы к нему не относились с симпатией и доверчивостью. Работу мы предприняли после короткого поучения профессионального. Мы работали на машинах производящих оружие. Однако положительных результатов из нашей работы немцы не имели. Наши парни сознательно портили машины и полуфабрикаты, конечно происходило это в очень продуманный способ, затрудняющий нахождение виновников. Эта обстановка приводила немцев к бешенству, которую в итоге мы чувствовали на собственных желудках и в течение применения дисциплинарных штрафоф. Постоянные бомбардировки авиации союзников и постоянные хождения в убежище способствовали акции саботажной, которая обнимала всё больше участка действии. Воздушная тревога испугала немцев. В паническом страхе они покидали посты работы и бежали в блиндаж. В это время наши парни неторопливо шагали по опустевшим залам опорожняя по дороге шкафчики немцев из прдовольственных продуктов.

         В апреле 1944 года город Хемниц пало в развалинах, одна бомбёжка нескольких сот самолётов союзников уничтожили его почти совсем. „Ковровые” бомбардирования продолжяющиеся менее всего – часа при применении разрушительных и зажигающих бомб не давали больших возможностей спасения немцам даже этим, которые побывали в превосходных блиндажах под высокими зданиями. Всё, даже деревья и несжигаемые здания обняты были огнём. Люди жглись на улице выбегая из нагретых убежищ. Вероятно в г. Хемниц этой ночью погибло несколько десятков тысяч человек. А мы сидели в землянках на территории фабрики, которая не подверглась серьёзному разрушению, так как, она была в большой части обложена акциями западних государств. Город напоминал нам разрушеную Варшаву. Немцев охватила паника.
         Нас бомбы не достигали, все уцелели, мы радовались, что уже не будем работать на оружейном заводе. С дня бомбёжки вся наша рабочья сила была использована к откопыванию засыпаных в подвалах людей.Было уже легче питаться. В подвалах немцев были скромные запасы питания, прежде всего овощные консервы. Приближалась весна 1945 года. Издали слышен был приближающийся фронт. Была приказана эвакуация лагеря, исчез наш опекун взводный Ваньски, мы пошли пешком в направлении Чехословакии.
         Конвоиры не проявляют удовлетворительной зоркости. С тремя товарищами я предпринимаю побег, который после нескольких дней окончился „провалом” , так как измучены голодом мы были принуждены выйти из леса и направиться в окрестную деревню, чтобы просить хозяина о напитки и питание. В течение кушания мы были окружены солдатами немецкой группировки СС - SS и принуждены сдаться. Мы сделали это после указания на груди сталаговых ромерков объявляя, что мы военнопленные подлежащими геневскоой конвенции и закону комбатантов.
         После нескольких дней свободы мы снова нашлись в руках немцев, на этот раз СС-манов. Нас поместили в помещении полиции в бетоных „стойках”. Без кушания, питья и света в стоящем положении каждый отдельно, мы прожили так свыше 2 дней. Когда мы были уже полностью павшие духом, похудевшие и практически прощающиеся с жизнью, произошла вещь сверхобыкновеная. Открылась дверь, нас ввели в грузовик и через час путешествия нас доставили в лагерь, в котором пребывали наши парни из командо – это было в окрестностях местности Аннаберг. В этом лагере находились советские и словацкие пленые. Всё это произошло в присутствии высших офицеров СС и вермахта и председателей шведжского Красного Креста.

         Последние дни войны – 6-е мая 1945 года американская армия принесла нам свободу. До того однако мы были свидетелями бунта советских пленных, которые имея доказательства, что немцы планируют взрыв лагеря, с пустыми руками уничтожили караульных и лагерную охрану. Американские войска вошли в лагерь, в котором „власть” была уже в руках самоуправления пленных. Следующие дни это уже только огромная радость вынесённой победе над фашизмом.
         Сосредоточение освобождённых военнопленных определена была американцами в м. Аннаберг. Там тоже были образованы отряды разных национальностей, в том числе польские. Наша группа образовала специальый отряд командирами которого были американские офицеры. Мы получили предложение побывания несколько месяцев в Германии а в следующем выезда в Барбара – в Африку, включения в армию генерала Мачка и службы в сторожевых компаниях. Решение я должен был принять немедленно, ибо мы находились в демаркационной зоне, из которой американцы должны были отступить и отдать её советскому правлению.
         В конце концов я решил вместе с Максимилианом Нацкевичем на рискованное возвращение в Польшу. Самостоятельно пешком, на велосипеде или на лошади мы продвигались в напроавлении города Вроцлав. Около 40 километров за Аннабергом мы встретили конную телегу и на ней 5 польских солдатов, бывших пленных от 1939 года. Они предложили совместное путешествие в Польшу, что встретилось с нашим удовольствием. Так вот мы и стали ехать на телеге в семь человек. Два наших товарища имеют короткое оружие. После нескольких километров совместного путешествия мы заметили в дали приближающийся отряд солдатов в изношенных формах с разнообразным оружием. Мы были убеждены, что это советский авангард проискивающий территорию. С расстояния 10 до 20 метров отряд этот стал стрелять из пулемётов. Один из старших солдатов стал ранен, два других начали обстреливаться а мы соскочили с телеги и начали отдельно бежать в разных направлениях. Я вбегая в опущеное здание земледельцев упал в яму с навозной жижу. Находясь под спудом я просидел до сумерок, после сего я в одиночку продолжал дальнейшее путешествие.
         Я проходил через опустошенные и сожжённые деревни и городишка. Я был одет в гражданскую одежду. Русским я объявлял, что я поляк, который работал по рабски у немецкого хозяина и теперь я возвращаюсь в Польшу. Дорога через город Вроцлав оказалась закрытой из-за царившей там болезни – холеры. Я направился в город Легницу. Город принял меня первоначально негостеприимно.

Героев Варшавского Восстания
вместо парад и цветов ждали преследования
и извращения коммунистической пропаганды.

         Первая встреченая «польская» административная единица, перед которой предъявил документы Варшавский Восстанец – член «Кэдыва» удостоен за храбрость в боях оказалась постом НКВД. В итоге этого приветствия мне наложили на руки наручники и бросили в подвал, пугая при этом выездом в Сибирь. Я пал духом, обнял меня панический страх. Наступили допросы, я был битый отдельными ударами. Я говорил только правду, а мои палачи удивлялись душевно, что я такой „фраер” (легкомысленный).
         Я догадаюсь, что моя детская искренность прибавила юмора пану поручику, а может быть он вспомнил, что я тоже поляк. Он решил прийти мне с помощью. В течение очередных допросов он сказал, что только благодаря ему я буду жить. Он снял наручники и велел бежать сколько сил в ногах. Я имел может быть последний шанс спасения, я должен был использовать это. Внезапно я проскочил к двери и свкозь подъезд я выбежал во двор, раздались выстрелы, однако я уже знал, что они не прицелены в меня – пан поручик сдержал слово.
         Я был совсем нервно расстроен, страх поражал мои мысли, я чувствовал, что для меня рухнул мир. Инстинктивно я бежал через несколько улиц, на окраине города я вошёл в опустошённый дом и спрятался в подвале под углем. Мне надоедал голод и я не имел никакого плана действия.
         Я покинул этот подвал и направился вперёд в незнакомом направлении. Встреченый патруль советский провёл меня в военную единицу. В швейцарской командир поставил мне много вопросов – я отвечал решительно, но неверно. Я объявил, что я работал у немецкого хозяина, что Родители стали убитыми в концлагере и что я иду в направлении города Познани. Командир приказал дать мне покушать и напиться и тоже спать на разваленной наре.
         Скоро между нами завязалась дружба. Этот советский офицер высшей степени как фронтовик встречающийся с американскими войсками в демаркационной зоне, получил благодарность за героическую службу и стал демобилизованным. Он ожидал на оформление дел разрешающих на возвращение в СССР. С этим офицером я выехал из г. Легница первым советским железнодорожным транспортом в направлении на восток. Я был уверен, что дорога поведёд через Польшу. В разговоре с моим опекуном я заверял, что я его не покину и буду его усыновенным парнем. В товарном вагоне полном „шабра” (шабэр – воровство на западной – только что освоблждённой территории, шабровники – люди занимающиеся шабром) мы ехали с многими стоянками несколько дней.
         В одну ночь на станции Азоры около г. Кутно во время сна моего опекуна я снял советскую форму, сложил оружие и выскочил из вагона, быстро изо всех сил в ногах я бежал вперёд, чтобы удалиться больше всего от поезда.
         В имение родителей в м. Милонице я не мог вернуться, так как согласно указу ПКВН (Польского комитета народного освобождения – так называемого – „люблинского правительства” – образованного коммунистами после освобождения г. Люблина Советской Армией).
         О аграрной реформе от июля 1944 года он был позаимтсвован государством и парцеллирован. Я знал однако, что влизи, в м. Кросьневице живёт моя тётя. Я должен был пройти пешком свыше 20 километров. Дорога счастья была открыта. Тётя была дома, радости не было конца. Меня подвели нервы, я плакал и не мог успоколиться. Не помагали лекарства, которые применяла мне тётя. Вскоре я однако заснул и спал свыше 12- часов. Когда я проснулся, Родители стояли у моей кровати, я почувствовал себя счастлив и безопасен. Окончился для меня военный кошмар, снова я мог быть ребёнком. В 1945 году я вернулся с военного скитальства.

         Окончивая описание плена приготовленого самым молодым Варшавским Восстанцам немецкими палачами я утверждаю, что мы принадлежали к поколению детей и молодёжи, которым война отобрала детство. Нам было по лет 10-20 когда мы начали конспиративную деятельность в подпольной харцерской организации и в Армии Краёвой.

       Своими детскими и молодёжными делами, собственной кровью и терпением мы писали историю борьбы с захватчиком а потом пленного ада. Глубокий патриотизм и сверхобычная душевная стоикость заслуживают на продолжительую память поколений. Судьба каждого из нас прополнена была любовью к Польше. Причастие в борьбе и пребывание в немецких лагерях образовал наше зрение на дела жизни и смерти и был периодом созревания и развития личностей в самых сложных условиях. Мы гордимся, что нашей жизнью мы доказали, что патриотизм и любовь к РОДИНЕ, были всегда нашей самой важной целью.

Витольд Конэцки
Перевод с польского: Станислав Сьмигельски

ефрейтор Витольд Конэцки пс. «Сулима», st.strzelec Witold Konecki ps. "Sulima" батальон „Хробры I” группировка „Сосна”