Ежи Лисецки,,
род. 22.08.1923, Варшава
старший стрелок Армии Крайовой, псевдоним "2422", "Ежи II"
батальон "Ручей", рота "Тадеуш Черный", взвод "Орлик"
батальон "Харнась", рота "Геновефа", взвод 138
Свидетельства очевидцев восстания
Воспоминания Ежи Лисецкого, псевдоним "2422", "Ежи II", солдата двух повстанческих батальонов "Ручей" и "Харнась"
|
|
Война и оккупация
31 августа вечером я добрался до Радости. Утром 1 сентября мы с бабушкой сели в Радости в электричку, едущую в Варшаву. Помню, что на станции была длинная очередь людей, ждущих телефонного соединения в установленных там телефонных автоматах. Мы не стали это комментировать, я купил железнодорожные билеты. Очередь к телефонному автомату особо меня не заинтересовала. В квартире на Вейской был телефон, я до сих пор помню номер 724-34.
Мы сели в поезд. В вагоне царила тишина, никто не разговаривал, хотя ехало много людей. Мы доехали до Гданьского вокзала, вышли, а тут тревога. Я сказал бабушке, что это наверняка какие-то учения. Я не знал, что война уже началась. Через пару минут тревогу отменили. Когда мы вышли из здания воказала, объявили вторую тревогу. Была слышна какая-то стрельба. Люди сказали, что началась война и стреляют зенитные орудия, рвутся снаряды.
Мы добрались до Иерусалимских Аллей. Там я посадил бабушку в трамвай, который ехал на Садыбу. Снова тревога, стрельба все сильнее. На небе я увидел летящие самолеты. Слышны были взрывы. Я спрятался в воротах какого-то дома и понял – это война. Я подумал - теперь-то мы покажем швабам. Надо сказать, что тогда я относился к этому как к приключению и не предполагал, что все это так трагически закончится.
Потом пешком я дошел на улицу Вейскую, это было не очень далеко от Аллей. У нас дома было радио, и мы узнали, что это война. И началось. 4 сентября Франция и Англия объявили войну немцам. Все очень обрадовались. Помню, какие демонстарции были возле посольств. Не помню, принимал ли я участие в обеих, кажется только возле французского посольства, потому что это было недалеко.
Наступил день 8 сентября. Сообщения о захваченных городах: Лодзь, Сохачев. Мир рушится, трагедия. 9 сентября немцы были уже под Варшавой, и началась осада столицы.
Налеты, непрерывные налеты. До сих пор у меня перед глазами стоит горящий купол Сейма, пожар был очень сильный. Мы сидели в убежище в подвале. Помню, с нами был солдат из Великопольши или из Силезии. Внезапно раздался страшный грохот. В подвале были дымоходы, где внизу скапливалась зола. Внезапно дымоход с грохотом открылся, солдат, сидевший возле него, стал совершенно черным, наверно несколько десятков килограммов золы полетело прямо на него. Я сидел в 3-4 метрах от него. Солдат крикнул: "Черти, холера, мне это устроили". Не знаю, что с ним потом случилось. Помню также разделку убитой лошади во время осады, угол Гурнослёнской и Вейской.
Мы были харцерами, надо было иметь противогаз. Самым большим счастьем было достать настоящий противогаз, потому что были и тампоны, к которым мы относились с презрением. Брат добыл где-то противогаз и очень важничал. Во время осады мы с братом особо не бегали по городу, держались возле нашего дома.
17 сентября товарищи с востока нанесли второй удар в спину. Это был конец. Ну и затем вступление немцев. Самолеты-разведчики с крестами кружили над Варшавой, что-то снимали. Летало более десяти самолетов несколько десятков раз. Наконец вступление немецких войск - трагедия.
Помню, что немцы в Уяздовских Аллеях поставили котлы и раздавали там суп и черный хлеб. К сожалению, там стояли очереди поляков. Мы этим благодеянием не воспользовались. Потом был немецкий парад, но туда никого из поляков не пустили, все боковые улицы были заблокированы. Это был шок для нас, мы не ожидали, что немцы так быстро с нами справятся.
И так началась оккупация. В новых условиях отец пытался обеспечить существование своей семьи. Он был довольно оборотистым человеком, купил подводу и лошадь, возчиком был ротмистр, пожилой человек. У отца в американском посольстве в Уяздовских Аллеях были знакомые служащие, польки. Жена Мариана, брата отца, была американской гражданкой. Посла тогда уже не было.
Отец получил удостоверение о том, что привозит продовольствие для посольства. Мы пару раз ездили на сахарный завод, потом в Карчев за мясом. Отец купил английский Форд 10, первоначально это было такси. Мы пользовались им до тех пор, пока не начались ограничения бензина.
Потом отец в силу своего образования и опыта открыл на Новом Святе 27 ремонтную мастерскую для электромеханических и рентгеновских аппаратов. Отец прекрасно знал немецкий язык, перед I мировой войной он несколько лет учился в Берлине. Иногда это было очень кстати. Мастерская проработала всю оккупацию и была разрушена только во время Восстания.
Позже отец купил целый вагон частично сгоревших болтов. Вся семья и знакомые чистили и сортировали эти болты. Для этого использовались специальные барабаны с опилками и песком. Через пару недель отец стал варшавским королем болтов. Он открыл магазин на углу Зельной и Свентокшиской, этого дома уже нет. Фирма прекрасно работала до самого Восстания. Мастерская на Новом Святе была в принципе прикрытием. За аренду отец платил гроши. Из Познанского воеводства приехала в Варшаву наша семья, некоторые из них жили в этой мастерской.
В 1942 г. немцы начали организовывать немецкий район. В его границах оказалась улица Вейская. В нашу квартиру начали приходить швабы и осматривать ее. Наша квартира им нравилась. В этой ситуации отец начал искать новое помещение. Пригодилось прекрасное знание немецкого языка, ему удалось получить очень симпатичную квартиру на Королевской 27. Это тоже была большая квартира, 5 прекрасных комнат.
отец Петр Лисецки, 1942 г.
Мы занимали не всю квартиру, 2 отдаленные комнаты занимали немцы. Благодаря этому у нас не было проблем с электричеством. Во время оккупации в Варшаве, с целью экономии электроэнергии, свет выключали попеременно на четной и нечетной сторонах улицы. В нашем доме, благодаря живущим там немцам, электричество было всегда.
В Варшаве, кроме отца, во время оккупации жили два его брата – старший Стефан, инженер-механик, и Мариан, младше отца, женатый на американской гражданке. О самом младшем Вацлаве, военном летчике, семья не имела никаких известий в течение всей оккупации. Мы знали только, что после мобилизации его направили в Познань.
В 1946 или 1947 г. нас посетила служащая английского посольства и передалал информацию о нем. Как оказалось, дядя капитан Вацлав Лисецки в 1939 г. эвакуировался из-под Познани на Волынь. Там он бежал из советского поезда, который вез польских офицеров в Катынь. Местные жители прятали его от большевиков и пересылали из одной деревни в другую. Позже он попал в Румынию, затем в Грецию, а оттуда британская подводная лодка забрала его на Мальту. С Мальты он добрался до Франции, принимал участие в воздушных боях над Францией. В конце концов, он попал в Англию, там он летал в 304 дивизионе бомбардировщиков RAF, был летчиком штурманом.
 |
 |
Дядя Вацлав Лисецки, офицер RAF, Англия
За боевые заслуги он был четырежды награжден Крестом Отважных, четырежды британской Авиационной медалью, медалью Atlantic Star и другими английскими и французскими наградами. После войны в Польшу он не вернулся, поселился в Соединенных Штатах.
момент награждения капитана Вацлава Лисецкого
После короткого перерыва возобновилась учеба в школе. Какое-то время гимназии работали нормально, потом немцы начали их закрывать. Было нежелательно, чтобы поляки были слишком образованы. В ответ началось тайное обучение.
В течение года, кажется 1939-40, у меня был перерыв в учебе. Я был очень хилым ребенком, мама назвала меня Паучком. Мой брат, младше меня на 2 года, был выше и лучше сложен. Подруга мамы, еще из России, из Крыма, была управляющей в противотуберкулезном санатории в Свидре. У нее в свою очередь была подруга доктор Запасьник, после войны профессор медицины. Она сказала: "Ежи такой слабый. Я возьму его к себе". И почти год я набирался сил в Свидре.
Мы с братом вступили в контакт с гимназией Гурского. Она располагалась в большом здании на улице Гурского. Часть школьного здания заняли немцы. Школа была сначала открыта, потом немцы ее закрыли, потом снова открыли. Там проходили курсы первой и второй ступени для школ профессионального обучения.
Одновременно надо было ходить на тайные занятия, потому что в официальных классах не было истории, религии, польского. Я закончил профессиональную школу второй ступени. Потом был экзамен, почти как на аттестат зрелости, но не было истории, польского, латинского. Зато должен был быть немецкий. Нас хотели сделать мастеровыми, какими-то токарями или чем-то в этом роде.
Одновременно я ходил в коммерческую школу. Она соответствовала школе второй ступени, это была профессиональная школа коммерческого направления. Там преподавал профессор Пентка. Он был очень уважаемым человеком, преподавал в Главной Школе Сельского Хозяйства. Эту школу я не окончил, потому что это было только прикрытие. Обучение там давало документы, которые защищали от вывоза в Германию. Кроме того, я фиктивно работал у отца, подтверждением чего была соответствующая арбайтскарта (Arbeitskarta – трудовая карточка).
Через год немцы закрыли коммерческую школу. Все ученики получили уведомление, что должны вызваться добровольцами на работы в Германию. Кажется, не вызвался никто. Я и несколько моих товарищей были вызваны на Скарышевскую, там был временный лагерь, откуда вывозили на работы в Германию. Это был, кажется, 1943 год.
У отца были знакомства среди радиологов. Он знал, что перед выездом надо пройти квалификационную медицинскую комиссию. Меня сделали больным туберкулезом. Я получил официальное свидетельство, и немцы отстали от меня. Я не был исключением, многие были предусмотрительны. Товарищи, которые попали на комиссию, говорили, что работающая там женщина-врач была очень удивлена тем, что все добровольцы тяжело больны. Большинство учеников вообще не пошли. Со стороны немцев никаких санкций не последовало.
Как я упоминал ранее, в коммерческую школу я ходил время от времени. На тайные занятия, как и все, я ходил регулярно и учился прилежно. Это был в определенном смысле патриотический долг. Результатом был аттестат зрелости в июне 1944 года. Брат тоже ходил в гимназию Гурского, но классом ниже.
В 1941 году вместе с братом мы начали действовать в конспирации. Начало нашей подпольной деятельности было связано с кадетской средой. Товарищ брата, Тадё Трембацки, был кадетом в кадетском корпусе в Львове. После начала войны он попал в Варшаву. Он ходил в гимназию Гурского в один класс с моим братом и предложил мне вступить в организацию. Я присоединился к ним. Группа, в которой мы оказались, вошла потом в состав Группировки АК "Ручей".
У нас действовала система пятерок. Во время обучения мы изучали УКО "Учебник командира отделения" и УКВ "Учебник командира взвода". Брату удалось где-то достать оригинальные книжки. Мы поглощали содержащиеся в них сведения. Мне тогда было 18 лет.
Мы ездили на "маневры" в леса в Юзефове или Дембе Великом. Под Михалином мы упражнялись возле остова английского танка "Матильда", который был в немецкой армии и был уничтожен в 1939 г. Были сборы, муштра и рытье окопов, атаки и отступления. Экзамена после обучения не было. Сборы продолжались до 1943 г.
Как-то раз в 1943 г. к нам забежал наш товарищ, Януш Хылиньски, и сказал: "Ребята, если у кого есть 700 злотых, можно купить парабеллум". Мы с братом в то время немного торговали книгами. Надо было покупать учебники для тайных занятий, которые потом перепродавались тем, кто в них нуждался. На улице Школьной был базарчик, проводились сделки. Учебники пользовались спросом, ведь во время оккупации их не печатали. Часто удавалось хорошо заработать. Помню, как-то я купил учебник латинского языка для первого класса за 10 злотых, а продал его за 100 злотых. Тогда это был раритет, этих книг не было в продаже. У брата торговля книгами шла лучше, так что наличных него было больше. И таким образом он стал владельцем прекрасного пистолета Парабеллум с двумя почти полными магазинами.
Однажды наш командир отделения Лешек Филипковски, товарищ из моего класса, сказал на сборе: "Ребята, я привел вам замечательного парня". И действительно, появился симпатичный высокий блондин. Наша пятерка превратилась в шестерку. Сборы продолжались, мы учились разбирать и складывать пистолет, владельцем которого был мой брат Конрад. Новичок производил хорошее впечатление. Он приходил на сборы к нам на Крулевскую, к Лешку на Зельную.
Через два или три месяца на сборы прибежал бледный Лешек Филипковски и сказал: "Слушайте, ребята, плохо дело, я видел нашего нового (не помню, как его звали), когда он шел с парнем в мундире Гитлерюгенд. Они оживленно беседовали, улыбались".
Мы были растеряны, не знали, что делать. Брат даже предложил застрелить его из парабеллума, но мы не согласились с этим планом. Мы посчитали, что наши квартиры провалены. Вся наша пятерка разъехалась, кто куда мог. Лешек поселился где-то в Пустельнике, мы с братом у дяди на Мокотове.
Мы жили там месяц. Было тихо, никто даже не пришел к родителям искать нас, поэтому мы вернулись. Но связь с организацией была потеряна, и на 2-3 месяца всякая деятельность прервалась. Лешек сказал, что у него нет контакта с командованием, сборы отменены, а наш отряд разпущен. Так рассыпался наш будущий "Ручей". С парнем из Гитлерюгенд мы к счастью больше не встретились.
Прошло два или три месяца, и отец познакомил нас со своим знакомым, довоенным ротмистром Стефаном Марин, которого отец знал еще из Одессы. При его посредничестве мы с братом весной 1943 года вступили в Народную Военную Организацию "Столица", вооруженную подпольную организацию Народной Партии.
брат Конрад Лисецки, 1943 г.
Снова началось обучение, на этот раз не только военное, но и политическое. Надо было изучать произведения Романа Дмовского. Эта политика нам не слишком нравилась, хотя мы считали Романа Дмовского очень порядочным человеком. Он подписывал версальский договор вместе с Падеревским. Мы должны были знать устав Наролдной Партии, прочитать "Я поляк" Дмовского, нам устраивали экзамены по эти книгам.
Мы также сдали экзамен по военной подготовке. В мае или июне 1944 г. я получил звание старшего стрелка. Я принес присягу (не помню, когда) и получил псевдоним "2422". Такая система псевдонимов была принята в НВО. Нашим политическим начальником в Варшавском районе был Тадеуш Мациньски, деятель Народной Партии. Мы все очень его любили.
В Школе Купеческого Собрания я познакомился со Стасем Ахайским. У него был родственник, который торговал оружием. Мы хотели иметь оружие и купили у него прекрасный штуцер. У него был один изъян: к нему не было патронов. Кроме того, мы поняли, что для нас он слишком большой. У брата были контакты под Варшавой, куда он возил подпольную прессу. Мы спрятали штуцер в чехол вместе с удочками и под видом поездки на рыбалку отправились в Жезень. Там нам удалось продать штуцер и заработать немного денег. Это не было разумно или безопасно, но мы были молоды, и нас распирала энергия.
Потом были два пистолета FN калибра 6,35, маленькие дамские пистолетики. Мы отмачивали их в нефти в ванне. Их мы продали, потому что они были слишком маленькие. Потом появился пистолет FN калибра 7,63, к которому брат достал примерно 20 патронов, немного покрытых ржаычиной сверху. Я решил, что этот пистолет оставлю себе и собрался испытать купленное оружие.
Было начало июля 1944 г. Вместе с Лешком Филипковским я отправился на Жолибож, чтобы пристрелять оружие. Лешек был в "Ручье", я в НВО, но это нам не мешало. Мы вместе ходили на тайные курсы в гимназии Гурского. На Жолибоже жил наш товарищ Юрек Хылиньски. Там также жили близняшки, симпатии моя и Конрада.
Мы пошли на пляж к Висле. Возле пляжа были кусты, мы думали, что там можно будет устроить испытания. День был погожий, поэтому вокруг было множество людей. В данной ситуации невозможно было спокойно пострелять. Мы вернулись на Жолибож и навестили наших знакомых. Там мы немного засиделись и довольно поздно возвращались трамваем домой. Трамвай ехал по Бонифратерской, Краковскому Предместью и Новому Святу. Часов у нас не было, но на улице не было ни души.
На углу Краковского Предместья и Крулевской была трамвайная остановка. Мы вышли и пошли по улице Крулевской. Я жил на Крулевской 27, возле нынешней гостиницы "Виктория", Лешек немного дальше, на Зельной. Рядом был дворец Кроненберга, разрушенный в 1939 г., полностью сгоревший, там никто не жил.
Мы были почти на середине площади Пилсудского, когда внезапно из-за угла появился немецкий патруль: жандарм из Feldgendarmerie (полевая жандармерия) с бляхой на груди, полицейский из Schupo (немецкая полиция) и польский "синий" полицейский. Было совершенно тихо. Слышен был только стук подкованных сапог. У Лешка были сапоги, подкованные рессорной сталью от автомобиля, у меня были немецкие сапоги с гвоздями. С противоположной стороны доносился стук сапог немцев. Грохот несся на всей площади Пилсудского.
При мне был еще не испробованный FN 7. Уголком рта я прошептал Лешку: "Лешек, в случае чего я налево, ты направо, я вытащу пушку и выстрелю". Патруль был уже близко, я шел и смотрел им прямо в глаза, Лешек тоже. У него был ночной пропуск, а у меня все ученические документы и кеннкарта. Я еще сказал Лешку: "Осторожно, у них вроде есть привычка нападать сзади, когда пройдешь мимо них".
Мы разминулись, прошли 10-15 метров, ожидая окрика: "Halt, hände hoch!" Ничего, тишина. До моего дома оставалось около 100 метров. Мы шли дальше, напряжение возростало. К счастью, оба мы спокойно дошли до дома.
Ситуация Лешка была немного лучше моей. Он работал в частной мастерской, которая ремонтировала для Вермахта автомобили с фронта. Поэтому у него был круглосуточный пропуск. В некоторых ремонтируемых автомобилях была засохшая кровь. Лешек нашел под полом 20 патронов девяток, которые подарил мне. К сожалению, не было там патронов для семерки.
Через неделю, примерно 20 июля, мы снова пошли, в этот раз вместе с братом, испробовать оружие. В Юзефове жил Стасек Ковалевски из "Кошты" (Рота Охраны Штаба). Он сказал нам: "Ребята, приезжайте ко мне. Переночуете у нас, искупаемся в Свидре и испытаем ваш FN". Брат взял с собой парабеллум, который тоже хотел пристрелять. Юзефув был под Варшавой, на отвоцкой линии.
Мы пошли к Свидру. Прекрасная погода, но вокруг ни души. Чувствовалось, что приближаются Советы. Мы перешли по мосту на другую сторону. Там была будка с надписью "Мороженое". Брат прицелился и попал в букву "O". Я взял FN, прицелился, нажал спусковой крючок. Щелчок, тишина. Второй раз, тишина. И так раз за разом осечка. Ни один из 20 патронов не сработал.
До сих пор я думаю, что бы было, если бы патруль на Крулевской крикнул нам: "Halt! Hände hoch!". Два автомата и Vis (пистолет польского производства) против моего пистолета с испорченными патронами. Через 15 минут немцы были бы у меня дома на Крулевской и убили бы всех. В коридорчике возле входной двери в квартиру (у нас был вход со стороны кухни, это был дом с двумя дворами) мокли в нефти два или три FN. А у меня, вопреки всем принципам конспирации, были при себе все ученические документы и кеннкарта. Это был предел глупости. Я нарушил эти принципы, но видимо Милосердие Божье меня не покинуло. Я очень верующий человек.
Однако молодые люди в двадцать лет неисправимы. Я не сдался. 24 или 25 июля мы снова поехали узкоколейкой в Юзефув. Поезда не ходили. Мы увидели, что железнодорожные пути повреждены, шпалы разломаны напополам. Это была работа какого-то адского механизма. Было видно, что немцы готовятся к отступлению.
Мост еще не был разрушен. Мы перешли на другую сторону и повторили операцию со стрельбой. У брата были патроны, которые он получил от Лешка, я достал несколько штук для своего пистолета. В этот раз FN проявил себя на все сто процентов. Брат даже попал с нескольких метров в "O". Патроны были хорошие.
Мы вернулись из Юзефова в Варшаву узкоколейкой, на крыше. Толчея была страшная. Мы вышли на Скарышевской и пошли в сторону площади Вашингтона. По улице шли толпы беженцев. Ехали подводы, казаки в разноцветных папахах, коровы. Русские, украинцы, некоторые вооружены, целая кавалькада. Все это двигалось в сторону моста Понятовского. Было видно, что уже началась паника, что все беспорядочно бегут. В июле фронт приблизился. Советы уже перешли довоенную границу Польши, на Волыни, кажется где-то в Сарнах. За две недели до Восстания они заняли Минск Мазовецкий.
Наши товарищи входили в разные подпольные группы. У нас были дружеские контакты с ребятами из "Кошты", "Зоськи", "Башты" и "Парасоля". Помню, как однажды к нам зашел Стась Рыбка, который был в "Зоське". Зашел и оставил пистолет, Vis. Он сказал, что минуту назад была экзекуция швабов на площади Старинкевича, возле трамвайного депо в Иерусалимских Аллеях. Стась был ранен, но легко, мы его перевязали.
Мы дружили с двумя коллегами Боровичами, которые рассказывали нам, что проходят подготовку в моторизированном взводе. Позже оказалось, что они были в роте "Гевонт" в батальоне "Зоська". Оба погибли во время Восстания. Они были родом из Белостока и жили, так же как и мы, на Крулевской 27. Там мы познакомились и обменивались газетами. Брат распространял газету НВО "Борьба" и другие газеты Народной Партии. Он развозил по несколько десятков штук в разные местности под Варшавой. От знакомых мы получали "Информационный Бюллетень".
У нас также был усилитель для воспроизведения грампластинок. Знакомый немного разбирался в радиотехнике и переделал этот усилитель. Я крутил поворотным конденсатором и время от времени мог услышать позывные лондонского радио на длинных волнах. Товарищ хвастался, что слушает Лондон регулярно.
Примерно 27 июля немцы на афишах и через мегафон передали распоряжение, что 100.000 мужчин должны прийти с лопатами для копания окопов. Насколько я знаю, не пришел никто. За 3-4 дня до начала Восстания была объявлена боевая готовность. Мы были вызваны на улицу Коперника. Там собралось несколько десятков ребят. Через 3-4 часа нас распустили по домам, но запретили отдаляться от места жительства, велели докладывать о себе через определенное время и ждать вызова. Такое положение продолжалось до момента начала Восстания.
Ежи Лисецки
oбработка: Мацей Янашек-Сейдлиц
перевод: Катерина Харитонова
|
Ежи Лисецки, род. 22.08.1923, Варшава старший стрелок Армии Крайовой, псевдоним "2422", "Ежи II" батальон "Ручей", рота "Тадеуш Черный", взвод "Орлик" батальон "Харнась", рота "Геновефа", взвод 138 |
Copyright © 2015 Maciej Janaszek-Seydlitz. All rights reserved.