Збигнев Сцибор-Рыльски,, род. 1917 г. псевдоним "Станислав", "Мотылек" бригадный генерал Армии Крайовой дважды награжден Серебряным Крестом Ордена Виртути Милитари, дважды Крестом Отважных, Партизанским Крестом, Варшавским Повстанческим Крестом а также Командорским Крестом со Звездой Ордена Возрождения Польши Полония Реститута

                  М.П.: Я очень благодарна Вам, пан генерал, за то, что Вы захотели встретиться со мной и рассказать о своей жизни во время II мировой войны. Вы живой свидетель большого отрезка нашей польской истории. Я принимаю участие в работе Общества Памяти Варшавского Восстания 1944 и уже имела возможность слушать Ваши рассказы о повстанческих событиях.
                  Может быть, начнем с самого начала. Пожалуйста, расскажите что-нибудь о своей семье.

         З.С-Р.: Я родился 10 марта 1917 г. в Бровках, то есть примерно в 60 км к юго-западу от Киева, в имении моих родителей: Марии, урожденной Рациборовской, и Оскара Сцибор-Рыльского. Вся моя родословная в Украине. Мы жили там уже с XVI века, наш герб Остоя. Наше имение это не только Бровки (главное имение во владениях), но также соседние, лежащие неподалеку меньшие имения (Спичиньце – от бабушки, урожденной Маршицкой, Волица Зарубенецка – от дедушки и бабушки Рациборовских – имения моей мамы).

                  М.П.: Откуда прозвище Сцибор?

         З.С-Р.: В нашей семье оно было уже с 1700 какого-то года, но я не знаю точно его истории. Известный всем Александр Сцибор-Рыльски, а также Витольд Сцибор-Рыльски из Польских легионов, участник польско-большевистской войны, происходили не из нашего рода, а из малопольской линии.

                  М.П.: Как сложилась Ваша судьба?

         З.С-Р.: В 1917 г. началась Октябрьская революция, но у моего отца были хорошие отношения с местным населением, поэтому нам позволили жить в Бровках. К сожалению, в конце 1918 года нам пришлось бежать. Мы отправились в Белую Церковь, а потом в Киев.
         В 1920 г. поляки под командованием Рыдза-Смиглого заняли Киев. Отец искал возможность выезда. Он встретил знакомого врача, который был начальником санитарного поезда. Мы получили разрешение на выезд, вся наша семья села в поезд с ранеными. Мы ехали долго. Поезд останавливался в поле. Однажды на лугу во время стоянки со мной играл солдат Сикора, и внезапно поезд тронулся. Мои родители закричали, в последний момент Сикора успел забросить меня в поезд, потому что иначе я, возможно, остался бы в России. Это был первый знак Божественного Провидения, потому что в своей жизни оно помогало мне много раз.

                  М.П.: Я знаю, что у Вас были сестры.

         З.С-Р.: Нас было четверо. Сестры были старше меня. Первая Калинка, она родилась в 1910 г., вторая Эва, родилась в 1912, следующая – Данута, 1915 год рождения.
         В Польшу мы вернулись в 1920 г. Мы поселились в Люблинском воеводстве в Студзянках, а потом отец получил должность в родовом имении Замойских, а это было самое крупное земельное владение во II РП – у Мауриция Замойского в Звежиньце над Вепшем, 33 км от Замостья. Отец был директором звежинецких владений, управлял семью поместьями. Он часто объезжал поместья на бричке, и в 1930 г. произошел несчастный случай, отец поскользнулся на железной ступеньке брички и повредил колено. Были осложнения, ему ампутировали ногу во Львове, началась послеоперационная рожа, и после тяжелой болезни он умер в 1931 г.
         Мы жили в имении Вывлочка, примерно в 4 км от Звежиньца.
         Начало моего образования – это учеба в родном доме. У меня был учитель, а потом я сдавал экзамены в гимназию.
         До III класса я посещал Гимназию имени Я.Замойского в Замостье. Потом мать узнала, что есть такая Гимназия с интернатом имени Сулковских в Рыдзыне, очень хорошая школа, директором был бывший министр Тадеуш Лопушаньски. Я посещал там IV, V и VI классы с математическо-естествоведческим уклоном. На гуманитарном направлении тоже были высокие требования. Его посещали способные ученики. Оплата была довольно высокая – 250 злотых ежемесячно, половину, 150 злотых, платили те, кто мог себе позволить только это, потом было 75 злотых, а дети из деревни учились даром. Оплата предусматривала полное содержание. Я был наполовину сиротой, поэтому оплата для меня была снижена. Нас воспитывали в патриотическом духе. Большое внимание уделялось истории, математике, поэтому у меня никогда не было проблем с дальнейшим обучением.
         В это время в 1935 г. мама лишилась жилья в Вывлочке и переехала с сестрами в Калиш, поскольку у нас там были родственники. Возле Калиша жил дядя Малиновски, у него было имение в Петшикове, а в Калише дядя полковник Коссецки.
         VII и VIII классы (математическо-естествоведческие) я окончил в Гимназии имени Т.Костюшко в Калише. Аттестат зрелости я получил в 1936 г., это был аттестат по старой системе, последний такой был в 1938 г.

                  М.П.: Что Вы делали после аттестата?

         З.С-Р.: Поступил в Школу подхорунжих авиации, техническая группа в Варшаве на улице Пулавской 2а. Я прошел медицинское и психологическое обследование в Центре Врачебных Исследований на ул. Раковецкой, тесты по общим знаниям, а также немецкому языку. Однако сначала я был на 3-месячных курсах в 57 пехотном полку в Познани, там я принес военную присягу после месяца обучения. Затем я был на планерном курсе в Устяновой. Нас было 70, а после экзамена приняли в школу 30. Тогда мы летали на "Воронах", "Саламандрах".
         В 1939 г. мы ходили на лекции в Варшавскую Политехнику, где была аэродинамическая труба. Нас познакомили с обслуживанием самолетов, с разными двигателями, снаряжением, которое тогда существовало, были также занятия о конструкции самолета. Нас обучали на самолетах: "Лось", "Карась", истребителях "Пуласки". У нас были также разные предметы, связанные с авиацией, например, подробное материаловедение, картография. Это была школа, готовящая профессиональных офицеров, технический обслуживающий персонал самолетов. Наше обучение ускорили, поскольку нуждались в обученных профессиональных солдатах.
         В 1939 г. я окончил школу в звании сержанта подхорунжего, механика двигателей и авиационных приборов. Я получил назначение в I Авиационный полк в Варшаве на Окенче. Будучи отличником, я имел право выбрать место службы.

                  М.П.: Ощущали ли вы в то время, что война приближается большими шагами?

         З.С-Р.: Ну конечно. Тогда в течение двух недель июля у нас был первый отпуск. В газетах писали о напряженной ситуации в Европе. В школе ускорили нашу подготовку, дома были дискуссии относительно намерений Гитлера. Мы понимали, что война начнется. После этого двухнедельного отпуска нас вызвали телеграммой в полк на Окенче в Варшаве.

                  М.П.: Как Вам запомнилось начало войны?

         З.С-Р.: Я был на Окенче в своем полку. С одной стороны нас охватила огромная радость, что, наконец, мы будем побеждать немцев, с другой – тогда мы увидели первые бомбежки Варшавы, а было это, как я помню, 1 сентября, первый налет на Варшаву, до 6 сентября особенно сильно бомбили Окенче. В первые дни сентября мы занимались описью оборудования, переписью людей и противовоздушной обороной. Мы были разочарованы из-за того, что невозможно сражаться, на Окенче остался только обслуживающий персонал аэродрома. Полк расформировали, а отдельные эскадрильи предоставили в распоряжение Верховного Главнокомандующего и армейской авиации.
         Самолеты были уже на полевых аэродромах на востоке, а мы транспортным эшелоном под командованием майора Прохазко выехали из Варшавы 5.IX товарным поездом, а потом на грузовиках. Мы эвакуировались на восток. Поездка на грузовиках закончилась, теперь мы пробивались на восток пешком. Первая наша встреча с немцами состоялась под Мрозами, на севере был Калушин, откуда доносился шум боя, артиллерии. Наши позиции окружили немцы, они обстреливали нас из орудий, потом из гранатометов, в конце из автоматического оружия. Мы бросали гранаты, дошло также до штыковой. Немцы не выдержали нашей атаки.
         Было много раненых, несколько убитых. Командир эскадрильи приказал рассредоточиться, мы были слабо вооружены, а весь отряд не имел шансов на прорыв. Наша школьная группа, среди них Зигмунт Енджеевски, пошла вперед, на незанятую немцами территорию. Мы попали в Отдельную Оперативную Группу "Полесье" генерала Франтишка Клееберга.

                  М.П.: Как выглядел Ваш боевой путь с генералом Клеебергом?

         З.С-Р.: Поскольку я хорошо ездил верхом, то попал в кавалерию. Это забавно выглядело, я в мундире летчика на лошади. Несколько моих товарищей тоже ездили верхом, а остальные пошли в пехоту. Я был таким связным между "Олеком" и полковником Плисовским, "Плисом", командиром бригады. В принципе я подчинялся "Олеку". Батальон "Олека" был пехотный, было много офицеров (преимущественно подпоручиков), но также подхорунжие. Мы были ударной группой, "группой смертников", которая вытесняла немцев, мы были незаменимы в боях. Группа "Полесье" побеждала, уничтожала танки и бронемашины противника.
         Я сражался под Ленчной, Адамовом, Волей Гуловской (ожесточенные бои за костел и кладбище) - победы. В лесах в районе Коцка немцы нас окружили. Коцк между 2 и 5 октября переходил из рук в руки. Немцы захватывали, потом мы их вытесняли. Нас обстреливали самолеты, артиллерия, минометы. Немцы любой ценой хотели нас вытеснить, ликвидировать. Мы были последней крупной оперативной группой, которая еще сражалась на территории Польши. Варшава уже сдалась, другие отряды были уничтожены. Это был сущий ад, налеты один за другим, артиллерийские и минометные снаряды, гранаты взрывались рядом со мной. Гибли люди, ужасно было видеть разорванные тела товарищей. Я никогда не забуду этих трагичных минут. Наиболее тяжелые бои продолжались с 30 сентября до 3 октября. Группа "Эдвард" окружила немцев с юго-запада, немецкое командование отводило солдат на запад, они попадали в плен. 5 октября немцы в панике бежали.
         В конце концов, у нас закончились боеприпасы, и генерал Клееберг решил, что надо прекратить бои, чтобы избежать ненужных жертв, и капитулировать. Это было для нас страшно, мы, победители, должны были сдаться.

                  М.П.: Пан генерал, слышали ли Вы лично этот знаменитый последний приказ генерала Клееберга?

         З.С-Р.: Эта капитуляция происходила в доме лесника. Я, молодой подпоручик, присутствовал при этом. Меня взял с собой на совещание полковник Плисовски. Он меня полюбил, так бывает на войне. Он считал, что мне везет, я не погиб во время боев при таком интенсивном артобстреле. Мы собрались в одной большой комнате. Где-то в 1 час ночи генерал Клееберг прочитал нам тот приказ. Это был незабываемый момент. У офицеров, пожилых полковников, в глазах стояли слезы. Трудно поверить, что закаленные в боях солдаты плакали. Это была для всех большая трагедия, утраченная свобода, независимость. Мы были профессиональными солдатами, это самое трагическое, что может пережить солдат, несмотря на то, что мы побеждали немцев, мы были вынуждены сложить оружие. Генерал Клееберг сказал тогда, что мы еще пригодимся Польше, и не следует проливать польскую кровь напрасно. Для него это была самая тяжелая минута.

                  М.П.: Какова была Ваша дальнейшая судьба после капитуляции?

         З.С-Р.: Вся армия сдалась под Коцком 6 октября. Странно это должно было выглядеть, когда впереди шли наши отряды, а за ними немцы, бывшие у нас в плену (я знаю это из послевоенных рассказов солдат Клееберга). Офицеры попали в офлаги (oflag – лагерь для военнопленных офицеров), а младшие офицеры в шталаги (stalag – лагерь для военнопленных младших офицеров и солдат).
         Мы, восемь авиационных техников, еще пробивались на юг. Мы хотели добраться до Румынии. Измученные, мы спали у одной хозяйки в деревне Кшивда. Ночью входит женщина и говорит, что деревня окружена немцами. У нас были с собой автоматы, гранаты. Мы быстро спрятали оружие в кровати хозяйки, под перину и велели ей потом все закопать. Мы стояли без оружия, когда вошел один немец, посмотрел на нас, крепких верзил, и побледнел. Я до сих пор помню его физиономию. У него была винтовка на ремне, на плече. Он взял нас в плен, отвел к своему поручику, который на костре жарил хлеб на прутике. Он угостил нас этим хлебом.
         Нас вывезли в Кельце. Там мы были в казармах уже три дня, а на четвертый разнесся слух, что всех, кто родился в Познанском воеводстве, отпускают домой. Я сказал, что родился в Петшикове под Калишем. Я знал те места, потому что у моего дяди там было имение. Меня записали в этот список. Первые солдаты уже пошли в Варшаву. Я передал через одного из них записку матери, что нахожусь в Кельцах. Мать приехала, мы встретились в караульной, поговорили. Я верил, что на следующий день выйду, потому что список с моей фамилией был в караульной. Мать привезла мне белье, свитер. Она остановилась в Кельцах, к сожалению, ночью была тревога, и нас вывезли на запад.
         Я оказался в плену, в шталаге в Старгарде. Нас поместили в двух больших палатках, по двести человек в каждой. Был конец октября, было уже холодно. Я не признался в том, что я младший офицер. Я вызвался на работы. Приехал хозяин, у него было большое хозяйство в Штросдорф. Он выбрал десятерых самых сильных солдат. Мы выкапывали у него на поле сахарную свеклу, которую он возил на сахарный завод. Мы работали в поле еще в январе, на морозе. У него работал поляк, который с 1920 г. был в Германии. Там он поселился с семьей, у него были сын и дочь. Он помогал нам, заботился о нас десятерых. Хозяин плохо нас кормил, поэтому мы взбунтовались, и нас перевезли километров на пятнадцать дальше в другую деревню, в Хорст. Там я работал один в небольшом хозяйстве. Мне пришлось доить коров. У хозяина их было восемь. Я работал в поле весной 1940 г. Я вспахал ему землю в марте, в апреле засеял поля. На западе возле Щецина теплее, чем в центральной и восточной части страны. В мае было уже очень тепло, а в июне нас вывезли в Пиритц (Пыжице). Нас собрали на кирпичном заводе. Как родившихся на востоке, русских, нас хотели выслать в Россию. В это время мы выполняли очень тяжелую работу на кирпичном заводе. Мы были ослаблены. Уже какое-то время мы готовились к побегу. Мы выломали решетку, и большая группа, человек 40-60, ночью бежала. Мы разделились на тройки и пошли на восток, без компаса, карт, только звезды и луна были нашими проводниками.
         Мы шли ночами, спали на полях, но однажды нас разбудил какой-то шум. Это недалеко от нас работала косилка. Мы сильно испугались и с тех пор прятались в перелесках. Питались мы сухарями. У хозяина мне удалось насушить хлеба, потому что он неплохо меня кормил, но этого хватило на 5-6 дней. Нас начал терзать голод. Наша троица ела по дороге молодую брюкву, вырванную в поле, а странствовали мы уже три недели. У двоих моих товарищей не было сил идти дальше, они обратились в ближайший Arbietsamt. Я пошел дальше. Я планировал идти еще две ночи. По дороге я надоил себе молока в манерку и как-то продержался. Я переплыл Нотец, оказался в Нотецкой Пуще, добрался до старой польско-немецкой границы. Я оказался в деревне Пилка. Там я встретил замечательного человека, поляка, который очень мне помог. Он спрятал меня в доме лесника, кормил. Он жил с бабкой, женой и дочерью. Я помогал им во время жатвы. Там я провел месяц. Я отдохнул, набрался сил, местная организация помогла мне организовать дальнейший путь, я сел как железнодорожник (в мундире железнодорожника, с повязкой и железнодорожным сундучком) в угольный поезд возле семафора и поехал в Познань. Я был счастлив, что еду на восток, но внезапно заметил, что мы проезжаем Равич, Рыдзыну, места, которые я знал со времен гимназии. Я был испуган, потому что поезд завез меня в Бреслау (Вроцлав), я попал на шахту. Там поезд остановился.
         Я снова попал под опеку замечательных людей. Они дали мне одежду и собрали в дорогу. Я встретил работающего шахтера возле кучи металлолома. Он показал мне направление. По таким бочкам, через забор я выбрался с территории шахты. Когда стемнело, я пошел дальше. С пастбищ гнали коров в коровники. В конце шла девушка с двумя коровами. Я подошел к ней и попросил помощи. Я снова встретил замечательных людей. Силезцы перебрасывали меня от деревни к деревне, и так я добрался до Золотого Потока в Генеральной Губернии. У меня не было никаких документов. Мне грозил арест, но мне удалось добраться до известняковых карьеров, куда я прошел с группой шахтеров. Стоял один охранник, считал, сколько их идет на работу. Мы шли ночью с фонарями. Они пошли на работу, а я дальше. В Золотом Потоке я был утром, уже светало, и я не знал, куда податься. Я осмелился постучать в одну хату, представился, сказал, что я поляк, бежал из плена и хотел бы добраться до Варшавы. Мне повезло, провидение опять позаботилось обо мне, потому что хозяин утром ехал в Варшаву с мясом. Он купил мне билет, я помог ему тащить два тяжелых чемодана с мясом и как контрабандист вернулся в столицу, как раз в годовщину начала войны, 1 сентября 1940.

                  М.П.: Как Вы попали в подполье?

         З.С-Р.: В Варшаве я пошел к сестре Калине, она жила на Жолибоже, на ул. Сулковского. Там я остановился. Мать с Эвой, ее мужем, а также Данусей поселилась в аллее Шуха в большой пятикомнатной квартире под итальянским посольством. Ее предоставила госпожа Петрабисса. Там было безопасно, потому что итальянцы были союзниками Гитлера. Я навещал их время от времени.
         У меня по-прежнему не было никаких документов. Уже в первые дни сентября я начал искать контакт со знакомыми. Однажды я пошел в Уяздовские Аллеи. Как-то интуитивно я чувствовал, что кого-то встречу. Так и случилось, внезапно я увидел, что мне навстречу идет майор Прохазко, тот, который был командиром транспортного эшелона в сентябре прошлого года. Я подошел, доложил о себе по-военному.
         Он был удивлен, но и обрадован. Я кратко рассказал ему о своей судьбе и попросил помочь достать какие-нибудь документы. Через 2-3 дня я получил кенкарту, с тех пор меня звали Збигнев Каминьски. Он сконтактировал меня с Союзом Вооруженной Борьбы (Związek Walki Zbrojnej - ZWZ), ввел в конспирацию, поручился за меня. В сентябре 1940 г. я принес присягу, я подчинялся Главному Командованию.
         Никогда больше наши пути с майором Прохазко не пересеклись.

                  М.П.: Пан генерал, какие задания Вы выполняли в конспирации?

         З.С-Р.: Я начал работать в Обществе – Людвик Спесс и Сын АО, фабрике на Беляньской, в фармацевтической компании, производящей лекарства. Рикшей мы развозили лекарства по аптекам в Варшаве. Там я работал с 1940 до июня 1943 г. В это время я ездил по всей Генеральной Губернии, где с группой летчиков мы выбирали места будущих сбросов, а поскольку мы окончили школу подхорунжих авиации, то знали, каким условиям должно соответствовать данное место, чтобы пилот ночью мог найти его. Координаты выбранных пунктов передавались в Лондон на "базу". У каждой такой площадки было свое кодовое название. Я ездил от Ловича до Вышкова, Рыбенка. Эта работа продолжалась до октября 1941 г.
         С 1942 г. мы начали принимать сбросы. Первый был "дикий", его неудачно произвели под Скерневицами. Следующие сбросы были удачными. К каждому из них готовились в треугольнике три площадки. Если бы пилот не нашел одну из них, то полетел бы на другую. Благодаря тому, что у нас было радио, мы знали, когда будет операция. Передавали подходящие, известные мелодии, например: "Гураль, тебе не жаль", повторяли трижды: в 17:00, 20:00 и последний раз в 22:00. Если ту же самую мелодию передавали в третий раз, это значило, что самолеты вылетели на площадки. Было 40 офицеров, которые отвечали за прием сброса, и мы ездили из Варшавы на соответствующие площадки. Каждый из нас отвечал за свою площадку. В то время у меня был псевдоним "Станислав". Самолет прилетал около часа, половины второго или двух ночи. Надо было зажечь огни, стрелку, которая показывала направление ветра. Самолет сбрасывал контейнеры и людей на парашютах против ветра. Всегда было 12 парашютов, мы считали их на фоне неба. Было три человека и 9 контейнеров или шестеро тихотемных и шесть контейнеров. Мы сразу выдавали им документы, кенкарты. Все снаряжение, контейнеры с оружием, боеприпасами, пластитом, взрывчатыми материалами для будущей организации "Веер" (Wachlarz – кодовое название диверсионной организации Союза Вооруженной Борьбы и Армии Крайовой, созданной летом 1941 г.), а также перевязочные материалы, лекарства мы обычно прятали в деревне или в ближайшем партизанском отряде. Какое-то время спустя (месяц, несколько недель) мы перевозили снаряжение в Варшаву, а людей сразу по двое со связными отправляли на ближайшую железнодорожную станцию, и они ехали в Варшаву. Там их отсылали в соответствующие, заранее выбранные места. Я принимал сбросы в районе Ловича и над Бугом в Вышкове, Рыбенко. Возле Ловича было 8 или 10 таких площадок. Сбросами я занимался до июня 1943 г.
         15 июня Михалина Вешневска, "тетка Антося", как ее повсеместно называли во время войны, привезла мне новые превосходные документы на имя Збигнева Янковского и приказ из ГК АК. Мне дали псевдоним "Мотылек", которым я пользовался до конца войны. Меня отправили в Ковель. Там я тоже должен был выбирать места для сбросов..
         С "теткой Антосей" я встречался еще много раз. Она погибла от взрыва снаряда на Чернякове возле остова "Сказки", она ждала понтон, который должен был забрать раненых, у нее под опекой был раненый тихотемный.
         Один из парашютистов, тихотемный – капитан Богдан Пёнтковски "Джуль", был мужем моей сестры Дануси. Он попал в организацию "Веер", действовал, в том числе в Минске. После провала он был арестован, никого не выдал. Он умер в марте 1943 г.

                  М.П.: Почему именно "Мотылек"?

         З.С-Р.: Тогда были "мосты" (операции, во время которых на территории оккупированной Польши приземлялись союзнические самолеты, доставляя и забирая в обратный путь курьеров, документы и т.д.), руководство Кедива приказало собирать элементы снарядов, летающей бомбы V1 и ракеты дальнего действия V2, над которыми работали немцы. Посадочная площадка называлась "Мотылек", вся операция тоже "Мотылек" (немцы проводили испытания в окрестностях Близны). Самолетами элементы нового оружия перевозили в Англию, и я думаю, что псевдоним я получил поэтому, к тому же я был связан с пунктами сбросов.
         В Ковеле на явочном пункте я встретился с полковником Казимежем Бомбиньским - "Любонем" – комендантом Волынского Округа, "Кузнецом" (майор Ян Шатовски), "Соколом" (поручик Михал Фиялка, парашютист из Англии). Были тихотемные и много офицеров. На этой территории уже сформировалась организация, действовал партизанский отряд. Это был июль 1943 г.
         Население боялось резни, виновниками которой были украинцы. Поляки группировались в крупных деревнях в небольшие отряды. Такие отряды надо было обучить, объяснить, как они должны принимать сбросы, как вести себя во время операции. Это задание я выполнял до конца 1943 г.
         1 января 1944 г. состоялась концентрация 27 Волынской пехотной дивизии АК. Из Ковеля мы пошли в Засмыки. Немцы не слишком старательно охраняли границы города. Я снова ездил верхом. У меня была прекрасная лошадь. Во время столкновений группа спешивалась, лошадей стерег коновод, а остальные шли в бой. Много лошадей погибло во время боевых действий Волынской пехотной дивизии.
         Мы начали набирать людей. Было очень много офицеров-тихотемных. В дивизии было более 5 тысяч человек. К нам перешел хорошо вооруженный батальон из Мецеёва, это была местная вспомогательная полиция. Ночью они связали немцев и перешли к нам с минометами, тяжелыми пулеметами. У них были мундиры голубого цвета, поэтому их называли "Голубыми". Я командовал одной ротой из Мацеёва. Полковник "Любонь" назначил "Голубых" в каждый отряд – к "Соколу" - Фиялке, моему командиру, "Ястребу", "Гарде".
         Командиром 2 роты I/50 пехотного полка батальона "Сокол" я стал в феврале 1944 после смерти подпоручика "Юра", Яна Луцажа. Моим ротным секретарем был Владек Филяр, теперь известный историк. Он пишет книги о II мировой, в том числе о 27 Волынской дивизии.
         Заданием 27 Волынской дивизии АК, которая первой вступила в бой с немцами в рамках операции "Буря", была защита польского населения от террора украинских националистов и немцев. Мы сражались с украинцами, немцами, венграми. Благодаря этому уцелело много польских деревень. Мы заняли большую территорию. Мы располагались на юг от Ковеля, от Засмык. Потом, когда мы проводили полковника Бомбиньского до переправы на Буге, потому что его вызвали в Варшаву, мы остались в деревне Биндуга где-то до 20 марта. Это была большая деревня, на здании школы висел бело-красный польский флаг.
         Полковника Бомбиньского сменил полковник Киверски - "Олива", командир Кедива, который привел с собой в первых числах марта в Штунь варшавскую роту. Они проехали на автомобилях с полным вооружением всю Генеральную Губернию до Биндуги, там переправились и добрались до моей роты. Уже 10 марта они приняли участие в совместной операции на Корытницу.
         Потом меня направили в деревню Штунь. Немецкая рота шла с востока на запад. Трижды возобновлялись бои за Штунь. 2 апреля немцы атаковали нас. Мы окружили их, это были самые тяжелые бои моей роты, даже врукопашную. На следующую ночь с 3 на 4 апреля 1944 снова продолжался бой. Нам помогли отряды "Кузнеца", "Мохорта". Тогда я был ранен в правое колено. Тогда же погибли 10 польских солдат, 9 были ранены, в том числе я. Погибли 80 немцев, 40 попали в плен. Тогда мы захватили 26 обозных повозок, в том числе также полевые кухни. Моя рота перешла в район Замлыня и Высоцка.
         Потом были тяжелые бои за Ставки, Ставечки, мосурские леса. Мы взаимодействовали с советским отрядом. Тогда полковник "Олива" уже был мертв, он погиб во время авианалета, когда штаб дивизии переносили из лесной сторожки на окраине леса на новое место, на хутора Доброго Края. Его место занял заместитель, майор "Жегота" – Тадеуш Штумберк-Рыхтер. Он повел поляков через железнодорожные пути, мы захватили немецкие бункеры, но нас обстрелял бронепоезд из Ковеля.
         Мы прорвались в шацкие леса. Собралась вся дивизия. Командир решил пеерправиться через Припять. Он уведомил по рации Варшаву, что мы будем двигаться на восток к советским войскам. I батальон "Гарда" отправился с советским отрядом к Припяти. Немцы заметили их, а там были три роты (более 300 солдат-поляков), а также группа русских, открыли по ним сильный огонь. Русские, находившиеся с другой стороны, не знали, что идут польские роты с советским отрядом, и тоже начали стрелять. Были большие потери в людях, погибла половина вместе с командиром поручиком "Гардой". Об этом рассказали мне те, кто выжил. Поляков, которым удалось перейти Припять, включили в состав Войска Польского.
         Вся дивизия прорвалась через Буг в Люблинское воеводство в район Острова-Любельского. 27 Волынская дивизия АК заняла большую площадь, несколько деревень. Моя рота располагалась с 20.VI в деревне Маслюхи (здесь была переправа через Буг).
         Первые дни после прибытия в новый район солдаты использовали, прежде всего, на сон, еду, починку одежды, обуви, а также чистку оружия. С большим упорством уничтожали паразитов, сначала сами солдаты организовали стирку и кипячение своих вещей, но через несколько дней санитарная служба организовала дезинсекцию в специальном автомобиле, захваченном у немцев, который объезжал отряды. Часть варшавской роты получила отпуск. Они выехали в Варшаву, чтобы встретиться с семьями. Позже во время Восстания они сражались в "Чате 49", в роте поручика "Петра" – Здислава Золотиньского.

                  М.П.: Пан генерал, Вы выбирали места сбросов. Получали ли вы какие-то сбросы для 27 Волынской Дивизии? Не были ли вы слишком большим бременем для населения на Волыни?

         З.С-Р.: Мы приняли только один сброс в мосурских лесах. Мы старались не обременять гражданское население вопросами нашего снабжения. Присутствие 27 Волынской дивизии в виде крупного формирования почти регулярной армии на контролируемой ею территории имело большое значение для местного гражданского населения. Несмотря на постоянную угрозу для этой территории со стороны немцев, деятельность наших отрядов успокоила разрозненные вооруженные группы, которые часто совершали бандитские нападения и досаждали безоружному населению.
         Примерно 15 июля связная передала мне приказ Главного Командования, согласно которому я должен был явиться в Варшаву. Свою деятельность в 27 дивизии пехоты АК я закончил в звании поручика, ходатайство о моем повышении подписал Тадеуш Штумберк-Рыхтер, заменивший "Оливу".
         20.07 я уехал. Я получил штатскую одежду и через Люблин, где на явочной квартире я получил бумаги на имя Збигнева Каминьского, отправился в Варшаву. На следующий день я был в Варшаве, поехал к сестре на Жолибож, а потом прибыл на явочный пункт.
         Я получил новое задание – прием сбросов. Я дважды был на обучении на улице Медовой, где нас познакомили с новыми кодовыми названиями для приема сбросов.

                  М.П.: Вы знали, что через несколько дней начнется Восстание?

         З.С-Р.: Ну конечно, мы считали дни. Мы ждали этого с нетерпением. У меня был явочный пункт на Хожей. Прошло первое дежурство, потом второе. Эти дни тянулись бесконечно. Мы боялись, что восстание отменят. Через два дня объявили следующее дежурство, а было это 30 июля 1944 г. 31 июля мы уже чувствовали, что в любой момент может что-то случиться, наконец, поздно вечером пришла связная и сообщила нам, что 1 августа мы должны явиться на Паньскую за оружием, а на 17.00 назначен час "В".
         1 августа в 11.00 по одному, по двое мы отправились на Паньскую 3/5, где в подвалах были наши склады. Территорию охранял, прикрывал нас подпоручик "Ендрас" – Зигмунт Енджеевски со своим отделением. Мы взяли автоматы, кольты, гранаты и на лестничных клетках готовили оружие к использованию, надо было удалить смазку.
         На пункте появился майор "Витольд" – Тадеуш Рунге, тихотемный. Он представился и сказал, что будет нашим командиром, отвечающим за батальон "Чата 49".

                  М.П.: Откуда появилось название батальона "Чата"?

         З.С-Р.: Название произошло от Центра Снабжения Территории (Centralа Zaopatrzenia Terenu), который входил в состав Кедива Главного Командования АК, начало работы Центра - 1943 г.
         Потом с Паньской мы пошли пешком на улицу Карольковую. Мы шли в свободных плащах, потому что под ними прятали оружие. Часть оружия, боеприпасов перевезли автомобилями на Карольковую. Концентрация состоялась около 13.00-14.00, потом регистрация солдат, организация батальона. Майор "Витольд" назначил офицеров в отряды.
         Я стал командиром роты, которую "Витольд" вечером отправил к подполковнику Яну Мазуркевичу, "Радославу", командующему Группировки "Радослав", в составе которой сражалась "Чата 49".
         Я должен был атаковать фабрику сигарет со стороны улицы Дельной. Саперы подложили под стену фабрики взрывчатку, образовался большой пролом, через который мы ворвались на фабрику. После короткой схватки с немцами мы заняли Государственную Табачную Монополию, захватили автомобиль, "Мерседес 170 V", несколько грузовиков, оружие, боеприпасы, немного продовольствия. На том "Мерседесе" я ездил через гетто на Старе Място по улице Медовой. Мы также взяли в плен оставшихся немцев.
         3 и 4 августа на Воле шли тяжелые бои. Немцы непременно хотели нас ликвидировать.
         Бои шли между Окоповой, площадью Керцели, Вольской, Карольковой. Потом наши отряды и батальон "Кулак" атаковали немцев в районе улиц: Тышкевича, Гостыньской, Плоцкой, Дзялдовской и Опольской. Сначала мы отбросили немцев с атакуемого ими евангелического кладбища, но наступление сорвалось. Следующие дни – это оборона территорий на Млынарской, Житней, Окоповой, на евангелическом и еврейском кладбищах. Там находился "Парасоль". Подъезжали немецкие танки. У нас были ПИАТ-ы, это прекрасное противотанковое оружие, такая грушка, наполненная взрывчатым материалом с пружиной, которую надо было натянуть, и снаряд летел на расстояние 50 метров, безотказно попадал в танк, тот загорался, гусеницы были повреждены. Таким образом батальон "Зоська" захватил 3 танка, 2 запустили.
         5 августа была захвачена "Генсювка", в развалинах гетто по-прежнему действовал небольшой лагерь, где находились задержанные евреи. Операция удалась благодаря поддержке захваченного накануне немецкого танка. Потом мы хотели занять Вольскую больницу. 6-7 августа мы сражались на Плоцкой. Было крупное наступление 3-х наших батальонов. Тогда погибло много наших солдат. Я сильно переживал из-за смерти моего товарища по гимназии в Рыдзыне, Сташека Потворовского, он погиб рядом со мной на Плоцкой. Немцы массово убивали мирных жителей.
         Наступление не удалось. 8 августа мы начали отступать через Ставки. На Ставках мы захватили склады, там было продовольствие, мундиры. Вся наша группировка носила трофейные "пантерки". Отряды "Радослава" узнавали по этим "пантеркам". Мы были хорошо вооружены. Нам удалось принять несколько сбросов, немного оружия мы захватили у немцев.
         Однако батальон находился под непрерывным огнем гранатометов и бронепоезда. 10 августа продолжался непрерывный артобстрел "Чаты 49". Немцы систематически уничтожали Варшаву дом за домом. Везде было видно зарево пожаров.
         Потом бои за удержание Ставок и Муранова.
         17 августа мы перешли на Старе Място. Был короткий отдых в квартирах на Млавской и возле больницы святого Яна Божьего на Францишканской. Потом снова тяжелые бои на Муранове. Командование решило отбить Ставки. Там на складах было продовольствие, оружие, a снабжение было очень важно. Ставки дважды переходили из рук в руки.
         На Муранове я был ранен в левое плечо и в голову.
         Мы хотели восстановить соединение Старого Мяста с Жолибожем. Пришел приказ от полковника Вахновского, командующего обороной Старого Мяста, что весь батальон "Чаты" должен атаковать железнодорожные пути, Цитадель.
         21/22 августа моя рота, "Зоська", часть "Парасоля" атаковали стадион клуба "Полония".
         Немцы палили по нам с бронепоезда, из гранатометов, минометов. Это были страшные минуты, наступление продолжалось весь день. Снаряды летели со всех сторон. Фонтаны земли взлетали в воздух, товарищей разрывало на наших глазах. Я могу сравнить эту операцию с битвой под Коцком. Тогда на "Полонии" погибло более тридцати процентов наших солдат. Только под покровом ночи мы смогли забрать раненых и с теми, кто выжил, отступить на Старе Място.
         Я уже говорил о своем везении. Без особой опеки Божественного Провидения я не пережил бы всех этих трагичных минут: бегство из Киева, бои в ООГ "Полесье" или во время Восстания. Больше всего мне повезло 28.08 во время трагического для нас налета немецких "штукасов". Мы были в доме на улице Млавской 3/5 на втором этаже с командиром батальона "Витольдом", моим адъютантом Данеком Якса-Дембицким. Мы сидели за столом в комнате. Внезапно появились самолеты. На здание посыпались бомбы. Я только успел крикнуть, чтобы товарищи бросились на тахту в нише. Внезапно раздался взрыв. Мимо нас пролетел весь дом. Мы задыхались от дыма, пыли, вокруг оседала сажа. Мы все трое выжили, спрятавшись на тахте в нише возле единственной уцелевшей стены. Я нащупал ногами крышу, которая была метром ниже. По ней мы спустились во двор.

                  М.П.: Я слышала об этом происшествии от Йоанны Рунге-Лиссовской, председателя нашего Общества Памяти Варшавского Восстания. Ее дед, майор "Витольд", часто вспоминал это событие, как чудесное спасение от смерти.

         З.С-Р.: Эта стена стояла, кажется, до 1949 г. Когда я был в Варшаве в 1947, то проезжал через Старе Място и видел эту стену, возле нее по-прежнему стояла тахта. Я думаю, что мы должны были оказаться на том свете, но к счастью уцелели.

                  М.П.: Это был почти конец августа 1944 г. ...

         З.С-Р.: 29 августа нас собрали на совещание. Был представлен план прохода каналами, такой "десант каналом" на Банковую площадь с целью ударить на противника изнутри, параллельно с наступлением отрядов из Средместья, которые должны были атаковать от Крулевской. Разведка полковника Вахновского выяснила, что возле уборных, огороженных листами жести, есть два люка. Через них мы выйдем и атакуем немцев. Я сказал, что поведу солдат. Я собрал 120 солдат, главным образом из "Чаты", но также из "Метлы" и "Зоськи", часть от поручика "Петра" (тех из варшавской роты, которые поехали в отпуск из 27 Волынской дивизии). На этих ребят можно было полагаться.
         Ночью с 30 на 31 августа мы вошли в канал через люк на площади Красиньских. Каналами мы прошли четко, тихо. Часть пути шла ливневым коллектором, потом низким, метровой высоты каналом, кружным путем через Медовую, Краковское Предместье, Крулевскую и Жабью. Мы дошли до Банковой площади. Оказалось, что ребята открыли один люк, а на втором стоял автомобиль. После разведки Вахновского на этой территории появились немцы. К тому же выходящие наружу солдаты наступили на обломки жестяных листов, которые огораживали уборные и были уничтожены во время боев. Поднялся сильный шум. Немцы сориентировались и сразу начали в нас стрелять из гранатометов, пулеметов. Ребята вышли ввосьмером, возможно вдесятером, двоим удалось прыгнуть назад в канал. Одного ранили в руку. Остальные погибли.
         Я должен был выйти за "Ендрасом", Зигмунтом Енджеевским, моим товарищем из школы подхорунжих. Мы всегда держались вместе, всегда полностью доверяли друг другу. Зигмунт уже был под самым люком, когда внезапно на него спрыгнули солдаты. Мы быстро закрыли люк. Нам пришлось отступать под Краковское Предместье низким каналом, потом ливневым коллектором, а там по стенам были лавки из клинкерного кирпича, так что вся рота могла сесть. Я послал рапорт "Радославу" с вопросом, что нам делать, возвращаться ли на Старе Място. Только через два, может, три часа пришел связной с приказом идти в Средместье. Это был первый отряд, который прошел со Старого Мяста на Новый Свят, угол Варецкой.
         1 сентября мы вышли из каналов. Нас направили на Хмельную, в госпиталь возле Прудентиаля. После каналов мы выглядели страшно. Нас умыли, накормили. Я был доволен этим миром, который сильно отличался от окружавшего нас во время боев, и пошел к сестре, которая жила на углу Нового Свята и Фоксаль. Она превязала меня, потому что я был ранен, у меня в плече был осколок, который не удалось вынуть во время Восстания, так он и остался до сих пор. После двухдневного отдыха в районе Хмельной, Траугутта и присоединения остальных отрядов, которые до конца сражались на Старувке, мы получили приказ идти на Чернякув.
         Ночью с 3 на 4 сентября через баррикаду в Иерусалимских Аллеях, площадь Трех Крестов, которая была в развалинах, мы прошли траншеей вдоль Княжеской на Чернякув. "Чата 49" заняла квартиры на ул. Окронг. Нами командовал майор "Витольд", его штаб разместился на Окронг 2. Сразу же на второй день начали стрелять "коровы", такие спаренные минометы, со страшным воем, с характерным свистом снаряды падали возле нас. Потом стреляло железнодорожное орудие очень большого калибра. Во время боев засыпало нескольких товарищей.
         Все время продолжался сильный артобстрел. Рушились дома, засыпая солдат. 11 сентября моя рота находилась на ул. Людной, позиции моих солдат были также на территории Городского газового завода. Батальон с трудом удерживал пункты, соединяющие Чернякув со Средместьем. С "Чатой" были отряды "Крыски". Подполковник "Радослав" командовал всем участком. На следующий день с утра на район обрушился ураганный огонь артиллерии. Весь день немцы бомбили, потом в атаку пошла пехота. Сильные атаки противника застали мою роту на территории газового завода на Людной. Нам помогли ребята из "Крыски" и отряд поручика "Черного". Ценой больших потерь мы удерживали территорию газового завода. 14 сентября мы заняли здание Управления социального страхования и окрестности Людной. Вечером было сильное наступление на наши позиции, и немцы вытеснили нас с территории ул. Людной.
         На Праге стояла польская армия. Ночью с 14 на 15 к нам прибыла разведка из 1 Армии ВП, четыре солдата, один раненый, который остался, а трех остальных с поручиком "Ягодой", Казем Аугустовским, подполковник "Радослав" отправил с требованием поддержки в виде оружия и боеприпасов и высадки на плацдарм десанта польских войск. Они поплыли на понтоне на Саксонскую Кемпу. Перед ними на лодке отправился майор Кмита с пятью ребятами, их прикрывал поручик Марчик из моей роты. У них был рапорт, описывающий наше положение. "Радослав" хотел любой ценой удержать черняковский плацдарм, чтобы облегчить десант солдат.
         15 сентября состоялась первая высадка "берлинговцев". Командиром этого батальона был лейтенант Кононков. Людей сразу разместили на позициях. Первый батальон пошел на Черняковскую. У них с собой были небольшие противотанковые орудия. В каждый отряд назначили нашего солдата, поскольку они не умели сражаться в городских условиях. Ночью приплыли следующие лодки. Немцы уже заметили движение на берегу Вислы и усилили огонь артиллерии, минометов. Внезапно снаряд упал рядом со мной. Погиб лейтенант Кононков. Я снова уцелел. Радист Кононкова сообщил по рации о смерти командира. Мне приказали принять командование батальоном, и так я, офицер АК, стал командиром "берлинговцев". К сожалению, это были обычные крестьяне с востока, напуганные стрельбой, развалинами, это были солдаты для боев на фронте, на открытых территориях. Они не умели сражаться в городе, не умели прятаться, поэтому противник сразу замечал наши позиции.
         Однако они рвались в бой, у них были противотанковые орудия, был взвод минометов, автоматчики, и это благодаря им нам удалось так долго удерживать черняковский плацдарм. Я принимал очередных солдат генерала Берлинга, которые прибывали под убийственным огнем артиллерии. Немцы держали Вислу под обстрелом. Солдаты падали с понтонов в воду. Не помогала дымовая завеса. Масса снаряжения, автомобилей утонула. Отряды несли большие потери.
         Однако солдаты 1 Армии ВП усилили наши позиции. Они самоотверженно сражались, плечом к плечу с нами, на баррикадах и в зданиях. Вскоре немцы начали вытеснять наши отряды. Не хватало боеприпасов, продовольствия и воды. 18 сентября противник окружил наши позиции. На Вилановской находилось командование, я был при "Радославе" с "берлинговцами". В подвалах были раненые. Немцы уже подходили к самому зданию. Перед нами было два танка. Мы вызвали по рации помощь из-за Вислы. Благодаря их артиллерии мы уцелели, поскольку сами мы бы не справились.
         Ночью с 18 на 19 сентября подполковник "Радослав" попросил командиров 1 Армии забрать раненых с плацдарма. Он приказал собрать раненых и приготовить к эвакуации. Раненых солдат вынесли из подвалов, домов и положили на откосе возле Вислы. Первые понтоны забрали тяжелораненых. Там разыгрывались дантовские сцены. В какой-то момент снаряд из миномета упал возле ожидавших переправы тихотемных: Фридерика Золля (в то время Козловского), отца Анджея Золля, Зигмунта Милевича (он был ранен) и "тетки Антоси", опекавшей тихотемных. Эта исключительная женщина погибла, до конца выполняя свое задание. Она была связной, опекала "птичек", тихотемных. Нам еще удалось переправить их через Вислу.
         К сожалению, следующие понтоны не появились. 19.IX днем началась атака двух рот немецкой пехоты при поддержке танков, которая отрезала батальон "Чата 49" от позиций остатков Группировки "Радослав" и "берлинговцев". Подполковник "Радослав" приказал 20 сентября перейти каналами на Мокотув. Остался отряд солдат из "Чаты" и "Зоськи" для охраны ожидающих эвакуации. Переход каналами был очень трудным, надо было подтягиваться на веревке, чтобы преодолеть напор воды, канал был завален вещами ранее проходивших беглецов, к тому же у нас было много раненых. Солдаты шли ливневым коллектором с Сольца, под Мысьливецкой, Агриколой и Лазенковским Парком. Раненых поместили в больнице Сестер Эльжбетанок, солдаты, неспособные дальше сражаться, должны были отдохнуть. Только немногие приняли участие в боях за Круликарню.
         09 "Радослав" отдал приказ перейти в Средместье.
         26.09 я эвакуировался через люк на ул. Викторской вместе с полковником "Радославом", майором "Витольдом" и другими солдатами. Люк на Пулавской был засыпан, и дальнейшая эвакуация проходила через люк на Шустра, который охранял взвод поручика "Малого". У нас был хороший проводник, поэтому мы не заблудились и вышли на углу Вильчей и Уяздовских Аллей.

                  М.П.: Это был конец боев "Чаты 49"?

         З.С-Р.: Да. Мы пережили еще очень грустное событие 27.09, когда от случайной пули в Уяздовских Аллеях погиб поручик "Малый". Он прошел с нами весь путь с Воли, Старого Мяста, через Чернякув, Мокотув, прикрывал наших солдат при входе в канал на ул. Шустра. В один из последних дней погиб храбрый офицер, несколько раз он был засыпан, его откапывали из-под развалин, а тут упал снаряд из гранатомета, и осколок ударил его в висок.

                  М.П.: Как Вы покинули город?

         З.С-Р.: С 3 октября из Варшавы в Прушкув, во временный лагерь, выходило гражданское население. В это время все командиры отрядов АК завершали организационные дела, присваивали звания, награды. Тогда я стал майором, мой командир "Витольд" подполковником, хотя формально это было позже (однако повышение в порядке старшинства от 2 октября 1944).
         После объявления капитуляции 4 октября "Радослав" решил, что каждый может по собственному усмотрению идти в плен. Он отобрал группу солдат, ближайших сотрудников, которые должны были продолжать подпольную деятельность, среди них был я и майор "Витольд". В Прушкове (как штатские) мы обратились в так называемую "единицу". Там врач записал нас как раненых, а через два дня нас отправили в госпиталь в Гродзиск Мазовецкий. Однако мы с "Витольдом", майором Тадеушем Рунге, сразу отправились в Миланувек. Мы по-прежнему оставались в подполье, передавали в Лондон информацию о концентрации войск противника, передвижении немцев по Варшаве. После освобождения столицы 17 января 1945 г. мы перебрались в Лович, потому что "Витольд" знал эту территорию со времен приема сбросов. Мы наблюдали за ситуацией и по-прежнему поддерживали контакт с "Радославом", который руководил разведывательной сетью в окрестностях Ченстоховы и Кракова. Конец войны застал меня в Ловиче. 7 мая я доложил "Радославу", подполковнику Яну Мазуркевичу, что выезжаю в Познань. Я ненадолго поехал к свояку в Сьроду, а потом в Познань.

                  M. P.: Когда Вы вышли из подполья? Были ли Вы репрессированы?

         З.С-Р.: Я не выходил из подполья, поэтому не был репрессирован. В Познани я жил под другой фамилией. Сначала я работал в Конторе Ремонтируемых Автомобилей "Мотосбыт", получал подержанные машины от UNRRA (Организация Объединенных Наций по Вопросам Помощи и Восстановления). Тогда еще в стране не производили автомобилей, а потребность была велика. Их ремонтировали на наших заводах (шасси, двигатели). Потом я был начальником отдела продаж. Я занимался продажей уже отремонтированных автомобилей, ездил по всей Польше. Потом я недолго работал водителем в Познанском Транспортном Предприятии, а с 1956 до пенсии техническим инспектором в Объединенных Хозяйственных Предприятиях INCO. Нас было пару десятков инспекторов, мы ездили по стройкам, проводили инструктаж по прокладыванию термической и водной изоляции, в то время это было технологической новинкой в строительной технике. В Проектном бюро в INCO я работал до 1977 г.
         Я вернулся в Варшаву в 1963 г., поселился в Радости.

                  М.П.: У Вас была семья?

         З.С-Р.: С моей женой я познакомился в 1946 г. в Гданьске. Тогда я получал в Гдыне 500 автомобилей из UNRRA. Сестра Дануся попросила меня передать письмо Зосе Коханьской. Они познакомились во время войны. Дануся, жена "Джуля", прятала Зосю с маленьким Мацюсем во время войны, а также после восстания. Я слышал о ней, она была курьером разведки АК, псевдоним Мари Шпрингер, но о ней я предлагаю почитать в книге "Агатона" "С фальшивым аусвайсом в настоящей Варшаве".
         Я пошел с письмом Дануси, а в 1948 г. Зося стала моей женой. У нее был сын Мацек.
         С мужем, отцом Мацюся, Яном Коханьским, тихотемным, Зося была в подполье. Их арестовали во Львове. Он погиб на Павиаке.
         Мы поселились в Познани на ул. Вроцлавской. В 1963 г. мы переехали в Варшаву-Радость, купили дом на ул. Короля Казимежа. Жена руководила ремесленной мастерской в Варшавском кооперативе "Reflex". Я по-прежнему работал в Проектном бюро INCO в Познани, но теперь я ездил инструктировать строителей в Жешовском воеводстве. В 1977 я вышел на пенсию. Мацек в 1968 окончил Академию Искусств, построил дом в Медзешине, и туда мы переехали.
         Жена умерла в 1989 г. Я по-прежнему живу в Медзешине с сестрой Данусей, а возле нас Мацей с семьей.

                  М.П.: Я знаю, что Вы занимаетесь общественной деятельностью. Вы являетесь одним из основателей Союза Варшавских Повстанцев.

         З.С-Р.: Когда я вышел на пенсию, еще нельзя было создавать союзов. Полковник Станислав Ксёнжкевич из Союза Бойцов за Вольность и Демократию (ZboWiD), комбатантской организации, организовал первые встречи солдат Армии Крайовой, "Чаты 49", 27 Волынской пехотной дивизии АК, в которых я участвовал. Только после перемен в 1989 г. вышел закон об объединениях, союзах, которые надо было зарегистрировать в суде.
         Союз Варшавских Повстанцев появился только в 1989 г. Я стал его председателем и остаюсь до сих пор. Я отдыхал только три года, когда обязанности председателя выполнял Казимеж Лески. Целью нашей неправительственной организации является поддержание дружеских связей между повстанцами, опека над ними и их семьями. В настоящее время им по 90 лет, самым младшим по 80. Мы занимаемся признанием комбатантских прав нашим солдатам, заботимся о распространении и популяризации знаний об истории Варшавского Восстания, сотрудничаем с харцерством... Я рад, что появился Музей Варшавского Восстания, мы много лет добивались этого. Я был в составе Почетного Совета Строительства Музея Варшавского Восстания.
         Я также член Союза 27 Волынской пехотной дивизии АК, Союза солдат генерала Клееберга ООГ "Полесье", а 1 декабря 2004 г. меня назначили членом Капитула Военного Ордена Виртути Милитари.

                  М.П: У Вас есть много военных и гражданских наград...

         З.С-Р.: Я был награжден: Серебряным Крестом Виртути Милитари (дважды), Крестом Отважных (дважды), Партизанским Крестом, Варшавским Повстанческим Крестом, а из гражданских Орденом Возрождения Польши Полония Реститута – Командорским Крестом со Звездой.

                  М.П.: Вы никогда не писали своих воспоминаний. Почему?

         З.С-Р.: Я всегда был очень занят, но мой секретарь из 27 Волынской, Владек Филяр, записал мои воспоминания. Возможно, мы еще что-нибудь сделаем вместе...

                  М.П.: Благодаря деятелям СВП в 2004 г. появилось наше Общество Памяти Варшавского Восстания 1944, которое начало создаваться в 2003 г.
                  У нас общие цели - распространение знаний о Восстании, патриотизма...
                  В последнее время мы совместно работали над проектом, чтобы Сейм Республики Польша назначил 2009 год Годом Варшавского Восстания.

         З.С-Р.: Тогда будет 65-я годовщина начала Восстания, а нас осталось уже немного.
         Ветераны живут для того, чтобы передавать знания о Восстании, говорить о патриотизме, также и в современном его понимании в мирное время. Герои Восстания должны напоминать об основных истинах в жизни поляков. Общественная служба должна выполняться самоотверженно, для всеобщего блага, а Отечество – это святое. Молодое поколение – это наше национальное достояние, которое не должно быть потеряно. Об этом должна заботиться нынешняя правящая элита.

                  М.П.: Большое спасибо, что Вы захотели поделиться со мной своими воспоминаниями о событиях, которые произошли почти 70 лет назад. Встречи, очередные беседы с Вами, свидетелем настолько важных для нас, поляков, событий, доставили мне огромное удовольствие и были великолепным уроком истории.
                  Мне кажется, что я близко познакомилась с Вашей военной судьбой, однако чем больше я читаю публикаций, связанных с войной, оккупацией, конспирацией, тем больше возникает новых вопросов, но пока мы остановимся на этом. Еще раз спасибо.

         З.С-Р.: Желаю удачи в работе в ОППВ 1944 и всего наилучшего.

беседовала: Мария Поправа

редакция: Мацей Янашек-Сейдлиц

перевод: Катерина Харитонова